Старая «стенка», диван, два кресла, журнальный столик с пультами от телевизора и еще какой-то техники, вот собственно и вся обстановка.
Она осторожно присела на край дивана, уселась поудобнее, положив руки на коленки, как маленькая девочка. Посмотрела на телевизор, но подумав, решила, что включать не стоит, вдруг она его разбудит. Спустя минут пятнадцать сидеть стало неинтересно. Снова встала, прошлась по комнате, рассматривая все, что лежит-стоит в «стенке». Особо рассматривать было нечего: книжные полки, старый сервиз, разбросанные журналы. Вздохнув, еще немного покрутилась в комнате и решила пойти обследовать кухню. По пути встретилась дверь, которая, как оказалось, вела в ванную-туалет. Мужской дух ударил в ноздри с самого порога. Оглядев чугунную ванну, перевела взгляд на пару книг и журналов на крышке стиральной машины, прямо напротив места заседания. Значит, любим посидеть-почитать, хмыкнула она. Повернувшись выходить, натолкнулась взглядом на зеркало. Большое зеркало в пол на стене коридорчика. Подошла поближе, с интересом рассматривая себя. Свалявшиеся торчащие волосы, синяки под глазами, бледное узкое лицо, на котором выделяются только большие распахнутые глаза. Идем дальше-ниже. Она оттянула ворот необъятной полинявшей рубахи, заглянула внутрь. Н-да, она женщина, две белые выпуклости не оставляли сомнения. А… а где… она прошарила руками ниже, пощупав себя по попе сквозь трикотаж растянутых треников и горестно вздохнула. Белье, ее нижнее белье, которое она постирала в больнице, осталось сушиться на батарее, прикрытое от нескромных взглядов подаренным соседкой по палате полотенцем.
Вздохнув еще раз, пошлепала босыми ступнями на кухню. И сразу чуть не упала, запнувшись о пустую бутылку, та перевернулась и с шумом покатилась по полу. Она быстро нагнулась, быстро догнала бутылки и, схватив ее, прижала груди, зажмурившись, ожидая громового окрика проснувшегося от грохота хозяина квартиры. Но все было тихо. Она тихонько выдохнула, открыла глаза и осмотрела кухню. Та была бы ничем не примечательна, если бы не одно «но»: полпола было уставлено пустыми бутылками, разного размера и качества: водка, пиво, виски, портвейн, опять водка, водка, пиво и так далее. Половина кухни была абсолютно без навигации. Она с ужасом оглядела безумное количество тары, пожала плечами и решила удалиться из кухни, пока не перевернула еще чего-нибудь и не наделала шума.
Вернувшись в комнату, снова устроилась на диване, посидела, подумала: может тоже соснуть? Но спать не хотелось. Она рассеянно покрутила пальцем волосы, и подумала, что неплохо бы принять ванну или принять душик. Решив, что это неплохая идея, она снова подошла к порогу ванной. Нет, с запашком явно что-то надо делать. И пока в туалет не хочется, лучше все-таки обеспечить себя стерильностью. Он, конечно, врач, но вся квартира попахивала холостяцким жилищем.
Решив занять себя уборкой, обследовала ванную еще раз уже на предмет чистящих средств, нашла даже нераспечатанные резиновые перчатки (может, у него домработница есть?) и взялась за дело.
Его разбудили непонятные звуки. Он лежал еще несколько секунд, уткнувшись в подушку, пытаясь определить источник и природу звуков. Кто-то скреб что ли? Где-то недалеко, за стенкой. Со вздохом перевернулся на спину и открыл глаза. За окном было уже темно, только уличный фонарь светил, как подозревал Дмитрий, не столько освещая улицу, сколько гестаповски заглядывая в окна к жильцам дома.
Он с наслаждением потянулся, почмокал губами, прислушался: звуки продолжались. Со вздохом слез с кровати, открыл дверь в смежную комнату и застыл в проеме двери. Во-первых, он забыл о новой соседке по квартире, во-вторых, пытался понять, что за звуки она издает, сидя на диване в темноте. Сделав пару шагов и пошарив рукой по стене, он включил свет. Звуки прекратились. Ее фигура сжалась, как будто она хотела сделаться невидимой. Он продолжал стоять с рукой на выключателе, пытаясь понять, что делать, в зависимости от того, что происходит, а что происходит, он никак не мог сообразить. Наконец, видимо, заинтересовавшись тишиной, она подняла голову от колен.
— Извините, — пробормотала она, шмыгнув носом, после чего он наконец-то понял, что она плакала, и звуки, разбудившие его — было ее шмыгание. — Простите, что разбудила.
— Ничего, — пожал он плечами, потихоньку убирая руку от выключателя.
Слезы струйками потекли по ее бледному лицу, она снова шмыгнула и уткнулась в полотенце.
Он никогда не умел успокаивать женщин, и женские слезы вообще не мог выносить. Поэтому сделал то, что делала всегда: сел рядом на кресло и, глядя в сторону, стал ждать, когда плач завершиться и ему членораздельно объяснят причину водопада из слезных желез.
Через минуту всхлипывания пошли на убыль, и она снова подняла рыжую копну, обратив к нему вытянутое лицо:
— А я даже сказать не могу, почему плачу. Просто чувствую себя как в лесу.
— Почему в лесу? — он не мог сказать, что его больше удивило: упоминание леса или то, что она пыталась объяснить ему причину плача.
— Не знаю, — всхлипнула она и снова с всхлипом уткнулась в полотенце.
Он терпеливо ждал, зная по опыту, остановить этот поток женских слез невозможно в принципе.
В минуту очередного затишья:
— Я, наверное, единственный человек на свете, кто не может толком объяснить, почему плачет, — всхлипнула она, снова оторвав лицо от полотенца.
— Не расстраивайтесь, — усмехнулся он. — Для женщин это совершенно нормально.
Она улыбнулась сквозь слезы, потом, немного подумав, рассмеялась.
— У вас все женщины плачут без причины?
— Вообще-то вы первая женщина, плачущая в этих стенах.
Она снова улыбнулась, на этот раз смущенно:
— Вы извините, я покопалась в ваших вещах и позаимствовала рубашку и шорты.
— Да, пожалуйста, — кивнул он.
— И полотенце тоже, — демонстрируя ему мокрое полотенце в ее руках.
Он просто кивнул.
— Мне не хотелось после душа надевать ту же одежду, в которой я была в больнице.
— Хорошо, — только и ответил он. — Вы ели?
— Эээ… нет.
— Пойдемте, чего-нибудь пожуем, я жутко голодный, — пожаловался он, почесывая свою взъерошенную после сна шевелюру.
Она кивнула удаляющейся широкой спине, затянутой в грязно-коричневого цвета футболку и узким бедрам в съезжающих с них джинсах.
Оторвавшись от созерцания содержимого холодильника, он мельком взглянул на показавшуюся в дверях Вицу, как он сократил Спящую красавицу. Ну надо ж ее как-то называть, хотя бы про себя.
Шорты??? Ну ладно его темная рубашка, она была даже ему большевата, поэтому он ее практически не носил, а уж на ее узкой фигуре она вообще казалась необъятным парусом. Зато выглядывающие из-под рубашки «шорты», которые вообще-то были его трусами, ну да довольно свободными, да плотный зимний вариант, но не шорты же. Опускать глаза ниже на стройные ноги он не стал, быстро отвернувшись и практически нырнув головой в холодильник.
— Тааак, что у нас тут завалялось… Хм… из съедобного практически ничего. Значит будем варить пельмени!
Она проскользнула к столу и тихонько пристроилась на краешке протертого стула, попыталась поджать босые ступни под себя, но потом передумала и оставила ноги как есть на полу. Понаблюдала за широкой спиной, роющейся в светлом нутре старенького холодильника, опустила взгляд ниже… и нервно сглотнула. Боже, да любой душу продал бы за такую задницу!
Откуда у нее такая мысль? Она попыталась покопаться в голове, как делала уже не раз за последние пару суток, но так ничего и не нарыла. Хоть бы какой-нибудь свет, как вот от этого старенького холодильника, в полной черноте в ее голове! Она вздохнула и уставилась на широкие клетки полиэтиленовой скатерти. Наверное, у нее давно не было секса. Или она профессиональная соблазнительница? А может она проститутка? Нет, для проститутки секс — работа, они наверняка не испытывают тянущей слакой боли внизу живота при виде мужчины. Даже если этот мужчина высок, широк в плечах, узок в бедрах, и у него такая обалденная задница! Или ее просто возбуждают мужские задницы?