Но, с другой стороны, некоторые факты говорят о том, что эта вера в божественность царя не была в Шумере настолько слепой, как это могло бы показаться. Мы уже знаем обстоятельства ограбления склепа царя А-бар-ги. Могильщики совершили преступление вскоре после смерти царя и при этом затащили его тело в укромное место, чтобы спокойно содрать с него все драгоценности. Трудно поэтому предположить, что они верили в божественность царя и опасались его мести, раз уж отважились на столь страшное святотатство.
А ведь могильщики жили в Уре и должны были находиться под влиянием тех предрассудков, которые с детских лет им прививали жрецы. Если же они наперекор этому с таким откровенным цинизмом отнеслись к останкам своего повелителя, то отнюдь не исключено, что и среди жертв погребального ритуала были люди, которые не очень-то верили жрецам. Для них смерть в царской могиле, несмотря на всю пышность церемонии, была просто-напросто казнью.
Следует, видимо, согласиться с мнением, что большинство жертв не хотело умирать. Но почему же в таком случае не было найдено ни одного следа насилия? Ответ прост: эти люди шли на смерть так же покорно, как приговоренный идет на эшафот, не видя никаких шансов на бегство или помилование. Шли на смерть, охваченные диким ужасом, а не с надеждой на загробную службу в свите покойного царя.
Варварский погребальный ритуал своими корнями уходил в глубины классового общественного строя и являлся точно так же, как и обожествление царя, одним из орудий господства правящих классов над трудящимся народом. По мере того как стала ослабевать вера в божественность царя, жестокий обычай встречал все большее и большее сопротивление и вскоре начал отмирать.
В более поздних царских могилах археологи уже не находят человеческих жертв. Можно предположить, что ритуал этот исчез вместе с первой царской династией города-государства Ура. В царских могилах Вулли собрал достаточно фактов, чтобы отважиться воспроизвести ход погребального церемониала. В одном месте галереи были обнаружены микроскопические остатки ткани, по которым можно было установить, что женщины носили одежды пурпурного цвета. Одну группу женщин составляли, видимо, арфистки, а другую - танцовщицы, певицы и служанки. Одна из арфисток держала руку на арфе в том месте, где когда-то находились струны. Создавалось впечатление, что, умирая, женщина брала на арфе последние аккорды.
На основании этих и многих других деталей нетрудно воспроизвести живописнейшую картину царских похорон. Вот в наклонную галерею торжественно входит разряженная процессия арфисток, певиц и танцовщиц, придворных дам и служанок, воинов и конюхов, сановников и военачальников. Слуги вносят погребальную утварь и сундучки; ослы и быки тянут повозки и колесницы - одним словом, в могиле собирают все добро покойного царя.
Воины в полном снаряжении занимают свои посты вечных хранителей гробницы. Вдоль галереи выстраиваются певицы и арфистки. Под палящими лучами солнца Месопотамии живым огнем горит пурпур ниспадающих женских туник, сверкают золото и серебро украшений, сияет полированная медь шлемов, копий и кинжалов, играют радугой разноцветные бусинки ожерелий.
Сквозь распахнутые ворота гробницы в полумраке видны царские останки, убранные в роскошные церемониальные одеяния и лежащие на похоронных носилках. Пока исполняется погребальный обряд, здесь слышны тихие звуки арф, ритуальное пение жрецов, женский хор и причитания придворных плакальщиц.
По условному сигналу члены царской свиты поочередно подходят к большому медному котлу, зачерпывают кубками снотворный напиток и выпивают его одним духом. Потом они возвращаются на свои места, ложатся или садятся на землю и медленно погружаются в сон. Арфистки перебирают струны все медленнее, замолкает пение - вокруг наступает гробовая, наполненная ожиданием тишина.