Гул голосов слышался теперь гораздо явственнее, и Грэхэм с удивлением увидел, что на балконе спиной к нему стоят и, оживленно жестикулируя, беседуют три человека, одетых в роскошные просторные одежды ярких, гармоничных тонов. Снизу доносился глухой шум огромной толпы, промелькнуло знамя, а затем взлетел вверх какой-то яркий окрашенный предмет – синяя шапка или куртка. Кричали, по-видимому, по-английски, часто повторялось слово «проснется». Раздался чей-то пронзительный крик. Три человека рассмеялись.
– Ха-ха-ха! – смеялся один из них, рыжий, в коротком пурпурном одеянии.
– Когда Спящий проснется, когда?
Он повернулся и взглянул в коридор.
Внезапно выражение его лица изменилось, и он перестал смеяться. Остальные двое тоже обернулись в сторону коридора и замерли. Их лица выражали смущение, переходившее в страх.
Колени Грэхэма подогнулись, руки, охватывавшие колонну, повисли, и он, пошатнувшись, упал ничком.
4. ГУЛ ВОССТАНИЯ
Падая, Грэхэм услышал оглушительный звон колоколов. Впоследствии он узнал, что почти час пролежал в обмороке, находясь между жизнью и смертью. Очнувшись, он увидал, что лежит навзничь на своем прозрачном матраце с горячим компрессом на груди и горле. Темной перевязи на руке уже не было, и рука была забинтована. Сверху нависала белая рама ящика, но зеленоватого вещества уже не было. Незнакомец в одежде ярко-фиолетового цвета – один из тех, которых он видел на балконе, – стоял рядом и пытливо глядел ему в лицо.
Издалека по-прежнему доносилось гудение колоколов и неясный гул огромной толпы. Раздался резкий звук, как будто захлопнулась дверь.
Грэхэм приподнял голову.
– Что это значит? – произнес он медленно. – Где я?
Он узнал рыжего человека, того самого, который первый его увидел. Кто-то спросил: «Что сказал Грэхэм?» – но его остановили.
– Вы в полной безопасности, – по-английски, но с легким иностранным акцентом, по крайней мере так показалось Грэхэму, мягко произнес человек в фиолетовой одежде. – Вас перенесли сюда оттуда, где вы уснули. Вы в безопасности. Вы долго пролежали здесь спящим. Вы были в состоянии летаргии.
Он сказал еще что-то, чего Грэхэм не расслышал, и протянул бокал. Грэхэм почувствовал у себя на лбу освежающую струю. Ему стало лучше, и он зажмурил глаза.
– Вам лучше? – спросил человек в фиолетовой одежде, когда Грэхэм открыл глаза.
Это был мужчина лет тридцати, с приятным лицом и остроконечной русой бородкой; на вороте его одежды блестела золотая застежка.
– Лучше, – ответил Грэхэм.
– Некоторое время вы провели во сне, в летаргии. Вы понимаете меня? В летаргии. Конечно, вам это кажется странным, но могу вас уверить, что все обошлось благополучно.
Грэхэм ничего не ответил, но слова эти его несколько успокоили. Взгляд его перебегал от одного лица к другому. Все трое молча и с любопытством смотрели на него. Он думал, что находится где-нибудь в Корнуэлле, но окружающая обстановка казалась ему странной.
Он вспомнил о том, что собирался в свое время сделать в Боскасле и не успел.
– Телеграфировали вы моему кузену? – спросил он, откашлявшись. – Э.Уорминг, двадцать семь, Ченсери-Лейн?
Все трое внимательно его слушали, однако ему пришлось повторить свой вопрос.
– Какое странное произношение! – прошептал рыжеволосый.
– Телеграфировали ли, сир? – переспросил молодой человек с русой бородкой, очевидно, очень удивленный.
– Он хочет сказать: послали ли вы электрограмму? – догадался третий, юноша, на вид лет девятнадцати или двадцати, с приятным лицом.
– Ах, какой я несообразительный! – воскликнул с досадой русобородый. – Можете быть уверены, что все будет сделано, сир, – обратился он к Грэхэму.
– Боюсь только, что будет затруднительно телеграфировать вашему кузену. Его нет теперь в Лондоне. Прошу вас, не утруждайте себя этими мелочами; вы проспали очень долго, за это время произошло немало перемен, сир. (Грэхэм догадался, что это слово было «сэр», хотя незнакомец и выговаривал его как «сир».)
– Вот как! – произнес Грэхэм и успокоился.
Все это очень странно, удивительно; но несомненно одно: эти люди, так необычно одетые, что-то скрывают. Какие странные люди, какая странная комната! По-видимому, это – какое-то новое учреждение. Это похоже на выставочный павильон, внезапно у него мелькнуло подозрение. Ну да, конечно, это выставочный павильон. Достанется же Уормингу за это! Однако это маловероятно. На выставке его бы не демонстрировали голого.
Вдруг он понял все. Внезапно перед ним как бы отдернулась завеса. Он понял, что сон его длился очень долго, что это был необычайный летаргический сон; он прочел это по тому смущению, которое виднелось в устремленных на него глазах этих незнакомых людей. С волнением взглянул он на них. Казалось, они, в свою очередь, старались что-то прочесть у него в глазах. Он пошевелил губами, хотел заговорить, но не смог ничего сказать. У него явилось странное желание скрыть это от чужих людей, сделать вид, будто он ничего не знает. Опустив глаза, он молча глядел на свои босые ноги. Желание говорить пропало. Его охватила дрожь.
Ему подали стакан с какой-то розовой жидкостью, отливавшей зеленым фосфорическим блеском, по вкусу напоминавшей мясной бульон. Грэхэм выпил, и тотчас же к нему вернулись силы.
– Теперь… теперь мне лучше, – хрипло произнес он и услышал одобрительный шепот окружающих. Теперь ему все стало ясно.
Он снова попытался заговорить, и снова неудачно. Схватившись за горло, он начал в третий раз.
– Сколько… – спросил он сдавленным голосом, – сколько времени я проспал?
– Довольно долго, – ответил русобородый, быстро переглянувшись с двумя другими.
– Сколько же?
– Очень долго.
– Да, да! – воскликнул недовольно Грэхэм. – Но я желаю знать – сколько. Несколько лет? Много лет? Что-то произошло… Не помню, что. Я смутно чувствую… Но вы… – Он всхлипнул. – Зачем скрывать это от меня? Сколько времени?
Он замолчал и, тяжело дыша, закрыв глаза руками, ждал ответа.
Все трое начали перешептываться.
– Пять, шесть? – спросил он слабым голосом. – Больше?
– Гораздо больше.
– Больше?
– Больше.
Он смотрел на них и ждал ответа. Мускулы его лица передернулись.
– Вы проспали много лет, – произнес наконец человек с рыжей бородой.
Грэхэм с усилием приподнялся и сел, затем быстро вытер слезы исхудалой рукой.
– Много лет? – повторил он.
Он зажмурил глаза, потом снова открыл их и, оглядываясь вокруг, спросил:
– Сколько же именно?
– Приготовьтесь услышать известие, которое удивит вас.
– Хорошо.
– Более гросса лет.
Его поразило странное слово.
– Больше чего?
Двое незнакомцев быстро заговорили между собой. Он уловил только слово «десятичный».
– Сколько лет сказали вы? – настаивал Грэхэм. – Сколько? Да не смотрите же так! Отвечайте!
Из их разговора он уловил три слова: «более двух столетий».
– Что? – вскричал он, оборачиваясь к юноше, который, как ему показалось, произнес эти слова. – Как вы сказали? Два столетия!
– Да, – подтвердил рыжебородый. – Двести лет.
Грэхэм повторил эти слова. Он приготовился ко всему, но никак не ожидал такого ответа.
– Двести лет! – повторил он с ужасом, казалось, перед ним разверзлась пропасть. – О, но ведь тогда…
Ему ничего не ответили.
– Так вы сказали…
– Да, двести лет. Два столетия, – повторил рыжебородый.
Опять молчание. Грэхэм посмотрел им в глаза и по выражению их лиц понял, что они не обманывают его.
– Не может быть! – воскликнул он жалобно. – Мне это снится. Летаргия… Летаргия не может так долго длиться. Это неправда… Вы издеваетесь надо мной! Скажите… ведь прошло всего несколько дней, как я шел вдоль морского берега в Корнуэлле…
Голос его оборвался.
Человек с русой бородой, казалось, был в нерешительности.