И я верю, что это маленькое чудо пустит корни в их сердцах. Оставит маленький след добра и надежды.
Я слушала, как в сонном ещё городе счастливо смеются дети- и плакала. И, блин, я имела право на эту сентиментальность! Наверное, эта ночь вообще была главным моим поступком за всю мою дурацкую, никчёмную жизнь.
Через час уже весь город бурлил, из уст в уста передавалась сенсация- этой ночью святая Бара положила в башмак каждому- каждому!- ребёнку по монетке, а то и по жемчужинке. Эту новость кричали друг другу бабы, опасно свешиваясь из окон, эту новость удивлённо рассказывали друг другу мужики. Сенсация обрастала подробностями. Моя ночная беготня не осталась незамеченной. Меня видели воры и разные тёмные личности, видели идущие с работы проститутки, видели бредущие домой пьяницы... ну и нищие на площади, конечно. Полно народу меня заметило. И теперь народ сопоставил факты и обалдел.
Святая Бара в облике большой чёрной кошки ходила ночью по городу и оставляла подарки.
В храме громко звонили колокола, но не так, как у православных, а совсем по- другому, даже звук другой, и ритм размеренный, как стук сердца... И эти звуки несли меня куда- то в ясное, такое невероятно голубое небо, странное, медитативное состояние, когда и не спишь- а в голове ни одной мысли, одни ощущения тела, и ты становишься всего лишь частью мира... теперь, когда я кошка, со мной это бывает.
Колокола и шум на улице разбудили Идрика. Пошевелился, застонал...
- Пить...
- У кровати кувшин с сывороткой.
- А ломлы?
- Нету. Опохмелка- вторая пьянка.
Ломла- это местное пиво. Только оно плохо пенится, слабее по крепости и на вкус- совершенная гадость. Вино в этом Мире делать умеют хорошо, а вот пиво- нет.
Идрик протёр глаза и увидел брошенные мною на полу пустые кошельки.
- Что случилось? Нас ограбили?
- Нет. Просто я избавилась от этих хортовых денег.
- Что?!- просипел он, ошарашенный,- Ты выбросила наши деньги?!
- Я потратила их на благотворительность.
- Я тебя убью. Вот встану- и убью!
- Ага. Ты встань сначала.
С полчаса Идрик крыл меня блатными и солдатскими матюгами, вперемешку. Ну, в принципе, ничего нового я о себе не узнала. Подумаешь. Идрик готов был меня убить. Единственное, что мешало ему это сделать- похмелье. Встать с кровати Идрик не мог. Наконец, он устал ругаться и затих.
- Ну зачем, зачем ты это сделала, Край?- спросил уже беспомощно.- Зачем ты выбросила наши деньги?
- Когда у нас нет денег- ты не пьёшь. А меня уже заколебали твои пьянки. К тому же, я не выбросила деньги. Я раздала их детям.
- Раздала детям?!
- Ага,- Кивнула я безмятежно,- Забыл, какая была ночь? Праздник, всё- таки. Вот я поработала за святую Бару.
- Ты сумасшедшая.- Сказал он убеждённо.- Ты чокнутая. Блаженная.
- Пусть. Но сегодня утром, слушая, как просыпается город- просыпается детским смехом, Идрик- сегодня утром я была счастлива, впервые за хорт знает сколько времени...
- Ага. А мне теперь сматываться из гостиницы, не расплатившись- тоже, блин, счастье...
- Деньги на оплату гостиницы и харчи я оставила.
- Спасибо Вам, дама Край. Поклон Вам за заботу вашу и милость...
- Не надо сарказма. Он не подходит к цвету твоего лица.
Такая шоковая терапия почти полностью излечила похмельный синдром. И уже в полдень мы выехали со двора. Меня Идрик вывез в седельной сумке. А что делать? Сверху на седельной сумке такая крышка, что ли, закрывалка, клапан, на портфель похоже, и я глядела вокруг, приподнимая этот клапан, и старалась пореже шевелиться. Неудобно было ужасно.
Я настояла на том, чтобы Идрик завернул на площадь.
Весь город собрался здесь. В полдень начиналась праздничная служба, и люди пришли- семьями, чисто умытые, в праздничной одежде. Они запрудили всю площадь, люди, в глазах которых засветился огонёк веры. Веры в добрые чудеса, во что -то хорошее- то, чего им так не хватало в убогой, нищей их жизни... И дети, конечно, дети- непривычно чистые, мальчики в чёрных штанишках до колен и девочки в пышных черных юбочках с белыми подъюбниками, в белых чулочках- матери крепко держали их за руки и рассеянно отвешивали подзатыльники, чтоб не пачкались, а дети всё равно вертелись, подпрыгивали и напропалую врали друг другу, что ночью видели святую Бару, и каждый из них казался мне туго надутым, звонким мячиком, готовым лопнуть от восторга и энергии.
Все в храм не поместились и теперь стояли в очереди, ожидая возможности попасть внутрь. Растерянный молодой жрец, из неофитов, впускал по одной семье на место вышедших. Но и те, кто вышел из высоких, золочёных дверей, не уходили с площади.