– Гусева, ты чего встала? – грозно спросила Наташа.
Маринка юркнула в свою кровать.
– Дуры, – недовольно пробурчала она.
– Наташ, а кто такая барабанщица? – высунула из-под одеяла нос Павлова, первая пришедшая в себя после крика.
– Кто сейчас не уснет, того в коридор выставлю, – напускала на себя суровость Наташа.
– Расскажи, – заканючили девчонки.
Ленка заворочалась на кровати и еще больше закопалась в одеяло. Страшных историй ей на сегодня хватило с лихвой.
– Расскажу, если потом уснете, – миролюбиво согласилась Наташа.
Все послушно заскрипели кроватями, укрываясь одеялами.
– Давай, – дала команду Гусева.
– Лет двадцать назад, когда лагерь только построили, у центральных ворот поставили две скульптуры – каменных барабанщицу и горниста. Однажды в горниста ударила молния и разрушила его. Барабанщица стала тосковать по своему другу. С тех пор бродит она по лагерю, ищет нового приятеля. Как найдет ребенка, похожего на прежнего горниста, превратит его в камень и поставит у входа, чтобы вместе ворота охранять. Ходит она обычно вечером, высматривает того, кто не спит. Так что быстро закрывайте глаза, пока в них не поглядела барабанщица.
С этими словами Наташа выключила свет и вышла. В палате стояла гробовая тишина, даже кровати не скрипели. Довольная сама собой, Наташа хмыкнула. Неожиданно свет в коридоре вспыхнул, хлопнула дверь в душевой, зашумела вода. Наташа удивленно подняла брови. Свет включался в одном конце коридора, а душевая находилась в другом. Если бы кто-то сейчас прошел по коридору, она бы увидела. Но мимо никто не проходил.
«Еще и мальчишек успокаивать, – недовольно подумала вожатая, направляясь к душевой. – Наверняка они безобразничают».
– Ирка, это ты? – на всякий случай крикнула Наташа, протягивая руку к двери. Иркой была вожатая соседнего отряда.
Дверь распахнулась сама, стукнув по ноге.
В душевой никого не было.
Пока Наташа воевала с хлеставшей водой, в одной из палат мальчиков стукнуло окно, и две темные фигуры, перемахнув через подоконник, выбрались на улицу.
– Тише ты, – зашептал один, поднимая свалившийся с ноги шлепанец.
Второй, удачно прыгнувший в кусты, шипел от боли, потирая расцарапанную коленку.
Это были два приятеля, приехавшие в лагерь из детского дома. Первого звали Васькой Глебовым. Был он высокий, худой, ходил, чуть наклонив голову вниз, и потому смотрел на всех исподлобья. Второй был Серега Щукин. Коренастый, крепкий, он не умел говорить с людьми, предпочитая словам драку. От этого костяшки пальцев у него все время были в ссадинах и царапинах. В одной из потасовок ему откололи кусок зуба. Своей отметиной он очень гордился и, когда улыбался, выставлял надколотый зуб наружу.
– Давай, что ли, – подтолкнул Глебов приятеля, ныряя в кусты.
На путешествие времени оставалось не так уж и много. Сумерки норовили вот-вот перейти в темную ночь, а им еще нужно было исследовать место, где предстояло прожить два месяца.
Как заправские разведчики, они пронеслись через ярко освещенную дорожку и исчезли в низком можжевельнике.
– Ну, куда пойдем? – спросил Васька. В лагере они ориентировались еще очень плохо.
– Главное, запомнить, откуда вышли, а куда идти, уже не важно, – хрипло ответил Щукин, облизывая содранные при неудачном прыжке костяшки пальцев.
Васька привстал. На светлых дорожках никого не было.
– Пошли к линейке, – толкнул он друга и, не высовываясь из-за кустов, побежал к темной открытой площадке, пересеченной тропинками. Горбом возвышалась деревянная сцена. На ее заднике еще можно было разглядеть солнышко, выведенный яркой краской год и название с отломанной буквой «ж». Получалось «Друба». Это была линейка, на ней проводили торжественные сборы и смотры.
Глебов ткнул приятеля в бок и первый побежал через открытое пространство линейки к сцене. Пройдя мимо нее, он продрался через плотный строй кустов и оказался у обрыва. Потянуло сыростью и затхлостью стоячей воды.
– Чего это? – оторвался от созерцания своего разбитого кулака Серега.
– Болото какое-то. – Васька прислушался и повернул налево. – Пошли сюда, там, кажется, речка.
Под ногами у них оказалась светлая тропинка, идущая вдоль обрыва. Лагерь, границу которого обозначали кусты и деревья, широким полукругом уходил налево. Обрыв сбегал вправо и вниз. Глебов все еще прислушивался, не идут ли за ними, бросая тревожные взгляды в сторону притихшего лагеря.
Но вокруг все было спокойно. Васька зашагал бодрее. Сзади сопел Щукин. Глебов собрался сообщить приятелю гениальный план следующей вылазки, повернул голову направо и вздрогнул.