— Так что же так испугало вас минувшим вечером? — машинально повторил он.
— То, что произошло с дочерью моего друга, Юлией,— объяснила миссис Дэвис, сопровождая свои слова едва заметным вздохом.— Очаровательная девушка. Учится на втором курсе Роллинс Колледжа в Винтер-парке.
Шейн снова предпочел ограничиться вежливым кивком, приглашая свою собеседницу продолжить ее историю.
— Во время весенних каникул она навещала свою приятельницу по колледжу, проживающую в Палм Бич. Или, правильнее сказать, так думали ее родители. На самом деле, Юлия все это время находилась здесь, в Майами.
Миссис Дэвис сделала небольшую паузу, поджала губы и впервые с начала своего рассказа отвела глаза в сторону. Сложенные на коленях руки нервно теребили черные кружевные перчатки.
Шейну, не отрывавшему взгляда от лица своей клиентки, трудно было судить, диктовалось ли такое поведение переполнявшими ее эмоциями или молодая женщина просто затруднялась подыскать нужные слова, чтобы доходчиво изложить мучившую ее проблему.
С самого начала разговора он принципиально воздерживался от каких-либо поступков, способных облегчить ее задачу, но теперь, когда пауза неприлично затянулась, Шейн был вынужден прийти к ней на помощь.
— Неужели банальное посещение Майами представляется вам чем-либо криминальным? — поинтересовался он с подчеркнутым равнодушием.
— К сожалению, да,— едва слышно произнесла она. Присутствие духа, по-видимому, снова возвратилось к ней. Миссис Дэвис подняла глаза на детектива и уже твердо добавила: — Юлия танцевала в местном ночном клубе «Ля Рома». Наведя кое-какие справки, я получила неопровержимые доказательства, что это заведение пользуется весьма сомнительной репутацией.
Шейн иронично приподнял правую бровь.
— Да, я знаю этот кабак,— коротко бросил он.
— Тогда вы должны понять мои чувства, мистер Шейн,— нервно начала миссис Дэвис, слегка качнувшись корпусом в сторону детектива, но моментально совладав со своими нервами, приняла прежнюю позу и продолжала уже более спокойно.
— Простите, если я принимаю это событие слишком близко к сердцу, но, видите ли, Юлии всего лишь восемнадцать. По своей натуре она весьма импульсивная, можно сказать, своевольная девушка, и просто не в состоянии самостоятельно понять, в какую историю она влипла. По просьбе ее матери я посетила это заведение прошлым вечером. Я надеялась, что сумею убедить ее вернуться в колледж до того, как эта история получит огласку.
— И что же?
— Юлия сделала вид, что не узнает меня, и отказалась разговаривать со мной.— В голосе молодой женщины не было и намека на обиду или вражду, лишь простая констатация печального факта.— Я занимала столик у самой сцены,— продолжала Миссис Дэвис,— и Юлия несомненно заметила меня, едва появилась на подмостках. И тем не менее, когда я послала ей записку с просьбой о встрече, официант вернулся с ответом, что мисс не знакома со мной и не имеет желания встречаться с неизвестным ей человеком. Я проявила настойчивость и на свой страх и риск отправилась за кулисы,— после короткой паузы продолжала миссис Дэвис,— но когда я попросила у одной из хористок показать мне уборную Юлии, последовал решительный отказ.
Миссис Дэвис извлекла из сумочки носовой платок и аккуратно вытерла крупную слезинку, готовую испортить ее тщательно сделанный макияж.
— Но может Юлия не узнала вас? — предположил детектив.
— Трудно в это поверить, мистер Шейн. Я знала ее чуть ли ни с пеленок. Салли, ее мать, долгие годы была моим самым близким другом. Нет, не может быть ни малейшего сомнения в том, что Юлия вполне сознательно отказалась от встречи со мной.
— Но если ей уже исполнилось восемнадцать и она остановила свой выбор на карьере танцовщицы, я не знаю, каким образом вы можете помешать ей в этом.
— О какой карьере вы говорите? — произнесла миссис Дэвис, откровенно удивленная заявлением детектива.— В заведении подобном «Ля Рома»? Побойтесь Бога, мистер Шейн! Юлии следовало бы сообразить, какую боль причинит она родителям своим необдуманным поступком. Если эти обстоятельства станут достоянием общественности, с политической карьерой ее отца будет покончено раз и навсегда.
— И отец Юлии знает об этом? — уточнил Шейн.
— Слава Богу, пока еще Нет! Именно этого Салли и опасается больше всего. И вы не должны допустить этого, мистер Шейн.
— Каким же образом вашей приятельнице стало известно, что ее дочь выступает в «Ля Рома»?
— Как это ни печально, из анонимного письма.— Миссис Дэвис достала из своей сумочки стандартный почтовый конверт и извлекла из него глянцевую фотографию и сложенную в несколько раз страницу газеты. Несмотря на то, что она вполне владела собой, на ее щеках появились предательские красные пятна, когда она, грациозно наклонившись вперед, передала содержимое конверта детективу.— Эти бумаги были присланы с утренней почтой точно в таком же конверте, адресованном персонально моей подруге. Сожалею, но в порыве отчаяния она, по-видимому, уничтожила оригинал.
Первым делом Шейн бросил взгляд на глянцевый отпечаток. При этом лицо его не выражало ничего, кроме профессионального интереса. На фотографии была изображена молодая девушка весьма привлекательной наружности и, увы, действительно абсолютно голая. Фотограф сумел запечатлеть ее, вероятно, в кульминационный момент ее выступления. Даже для не слишком разбирающегося в подобных тонкостях Шейна было очевидно, что фотография сделана рукой настоящего мастера своего дела. Юлия была представлена в полный рост. Классически совершенное нагое тело неизвестный фотограф запечатлел в момент величайшего напряжения всех духовных и физических сил юной танцовщицы. Чуть приподнятый подбородок, таинственно манящая улыбка на чувственных губах, вытянутые в экстазе руки. Художнику удалось передать даже страстное вопрошающее выражение глаз молодой девушки, в котором, как не преминул отметить про себя Шейн, не было ничего сугубо вызывающего или порочного. На фотографии, сделанной без сомнения при помощи весьма дорогой камеры, можно было разобрать лица шести оркестрантов, расположившихся в глубине сцены, и даже вполне отчетливую надпись «Ля Рома», намалеванную на барабане ударника.
Поперек фотографии уверенным почерком было начертано только одно слово: «Доринда».
Шейн бросил вопросительный взгляд на свою собеседницу и повторил имя вслух.
— О, это сценический псевдоним, который использует Юлия,— объяснила миссис Дэвис. Краска раздражения или стыда уже сошла с ее лица, вернув коже обычный чуть тепловатый оттенок.— Надо сказать, что я намеревалась встретиться с управляющим этого заведения, но он, к сожалению, отсутствовал. Мне удалось переговорить только с одной из хористок,— в этот момент голос миссис Дэвис приобрел особые доверительные нотки,— но она могла сообщить мне только то, что никому из ее приятельниц ничего не известно о Доринде, кроме того, что она хорошо знает свое дело.
— Итак, им неизвестно ее настоящее имя,— задумчиво подытожил Шейн, осторожно кладя фотографию на стол лицевой стороной вниз.
— Боюсь утверждать что-либо определенное, мистер Шейн. Видите ли, у меня сложилось впечатление, что моя собеседница вряд ли была вполне искренна со мной, а порой ее реплики звучали просто вызывающе.
Шейн вздохнул и взял со стола анонимное письмо. Оно было написано на дешевой бумаге, замызганной следами чьих-то, по-видимому, не слишком чистых пальцев. Единственная фраза, нацарапанная карандашом, гласила: «Как вы думаете, поможет ли такая реклама карьере отца Юлии?» Подпись была лаконична и традиционна: «Друг».
— Однако кому-то, тем не менее, известно настоящее имя Доринды,— заметил детектив, бросив листок на прежнее место.
— Конечно известно,— покорно согласилась миссис Дэвис.— Не забудьте, письмо было адресовано моей подруге на ее Вашингтонский адрес.
— Что вам еще известно об этом деле?
— К сожалению, ничего. Салли позвонила мне и попросила приехать к ней сразу же после получения письма. Я согласилась отправиться в Майами. Понятно, что после получения такого письма, ее состояние не позволило ей взяться за дело самостоятельно.