Раньше таких приступов я за ним не наблюдал. Теперь силы покидали его молниеносно. Все мои труды по режимному приёму медикаментов для поддержания жизнедеятельности отца, сестринский уход тёти Таи, моё зазубривание молитв ко всем святым завершали своё чудодейственное влияние. Мои старания по своевременному гигиеническому уходу за отцом тоже, возможно, заканчивались сегодня. Отец умирал.
Живя в этой небольшой комнате, тускло освещаемой люстрой, мы с отцом привыкли к одному сумрачному времени суток – вечернему. Через несколько дней наступал Новый год. И только наш с отцом островок оставался не тронутым предпраздничным настроением.
Понимая всю безысходность событий сегодняшнего дня я, как и прежде, присел на свой матрас, включил ноутбук и запустил «Времена года» Вивальди.
Я смотрел на смену треков на мониторе, в окно, которое недавно помыл, на отца. И, как заворожённый, всё обращался за помощью к тем, кто ближе к Нему – к тому, кому я не хотел отпускать своего отца. Его дыхания из-за музыки я теперь не слышал, но видел. Судорожно дёргалась нижняя челюсть, видимо, при вздохе, потому что грудь в эти моменты так же высоко поднималась.
Отец ли, уходящая жизнь, смерть или все втроём – они выбрали день, когда в театр мне идти было не надо. У них – рабочий день, а у меня – выходной. В театре играют новогодние сказки, от которых меня освободили в этом году. А мне всем режиссёрам режиссёр дал роль, к которой я вряд ли смог бы подготовиться. Как в театре бывают срочные замены, так и в нашем случае кто-то должен был исполнить роль умирающего отца. А кто-то – роль скорбящего сына. Я сидел на матрасе, на котором не высыпался последний месяц, кроме прошедшей ночи, и ждал, что вот-вот отец умрёт. Незавидная роль, однозначно.
Все мои старания поддержать жизнь в этой квартире прошли, словно мимо отца. Ни зимняя прохлада, проникающая через открытую форточку и придающая свежесть и бодрость телу и ясность мыслям, ни новогоднее настроение окружающего мира, ни генеральная уборка, затеянная мной, чтобы вдохновить отца к ожиданию чего-то тёплого, светлого, цветного, – ничего не помогло.
Под звуки классической музыки я, словно наш с отцом дневник, пролистывал в памяти прожитые нами совместно дни. Я вспоминал, как появился в квартире в тот холодный осенний день после сообщения об отце… Вспоминал первую нашу встречу после долгой разлуки. Известие о том, что отец жив, а не мёртв! Мою первую ночь, проведённую в кресле напротив отца. Мои походы по аптекам и поликлиникам. Разговоры с лечащим врачом и споры с ним о жизни и смерти. Вспомнил, как читал вслух всё, что читал, словно хвастался умением читать с выражением. Как разбирал роли персонажей пьес, идущих или готовящихся к постановке в нашем театре. Вспомнил день, когда отец не притронулся к книге, что читал, потому что ему стало трудно угадывать буквы, и с тех пор я стал читать вслух. Скорее всего, ему, с одной стороны, было обидно, что жизнь уходит, а с другой-то – наверняка приятно, что поддерживать эту жизнь помогал ему я… Умирал отец, а хотелось умереть мне. Забери я его слабость, боль и недомогание, и моя сила и молодость, наверное, передались бы ему. И, быть может, он иногда тоже что-нибудь мне читал… Как будто я маленький ребёнок и только знакомлюсь с буквами, а он большой, мой отец, мой первый учитель…
40
Подготовка Вико к школе в основном легла на плечи Павла. Ию в то лето отвлекала от любимого хобби болезнь Пульхерии Иннокентьевны. Свою бабулю Витя не дождался на свой первый звонок, а белые и розовые первосентябрьские гладиолусы не попали в руки первой учительницы школы. Они стали украшением могилы его бабули.
Начало учёбы в школе выдалось весьма сложным для Ии, нежели её первоклассника. Она заметно сдала, уже совсем не читала, но, как и предыдущие три месяца, планировала свою занятость по часам, зависящим не от болезни мамы, а от расписания уроков сына. Это делалось вопреки её физическим возможностям. Питалась она кое-как и без аппетита. Её доход сократился на мамину пенсию, и хотя видимой перемены в общем домашнем рационе не было, страх, что Вите нечего будет есть, заставлял её что-то готовить. Ия старалась на кухне, подняв свои старые рецепты детского меню, и ела то, что приготовила, вместе с Витей за компанию. Таким образом, ему было веселей, а ей спокойнее, что её сын сыт и не заболеет той болезнью, которой болела она. Эта болезнь пугала её очень. Ия считала анорексию самым страшным недугом, потому что мучилась им сама и часто повторяла о дьявольском следе этой болезни. А когда Витя спрашивал, почему она так говорит – отвечала прямо и без оглядки на его возраст – «даже смерти негде разместиться в моём теле».