Но не от этого же действия отговаривали меня Арнольд и Даниил! Что страшного в том, чтобы сотрудники ведомств выполняли свою работу согласно действующим законам?
Я опять посмотрел на отца. Слышит ли он мои мысли, пребывая между жизнью и смертью? Ведь с самого полудня, с того момента, как, проснувшись, я ужаснулся перемене в нем, мне ничего не удалось для него сделать. Только смочить губы и протереть горячее лицо влажным полотенцем.
В случае с отцом причина смерти ясна и мне, и лечащему терапевту, который не раз мне цинично говорил, чтобы я не тешил себя надеждой на чудесное восстановление его здоровья. И чтобы готовился к его скорейшей кончине. Я, безусловно, кивал, соглашаясь, понимая его нежелание что-либо предпринимать и какую-то даже усталость от болезни моего отца. Но я не мирился и раз в неделю упорно его вызывал. Так было и вчера.
Отец вряд ли что-либо понимал и слышал. От этого становилось ещё больнее и тоскливее.
Значит, в предупреждениях агентов скрывалась какая-то неизвестная мне корысть. Или боязнь чего-то. Чего? Не конкурентов ли, что связаны с коррумпированными сотрудниками полиции? Или всё-таки самой полиции, которая стоит на защите населения как таковой? Я задумался. В моей голове на мгновение остановились все мыслительные процессы. Воцарилась тишина.
45
Я посмотрел на окно. За ним – цвета сепии панорама небесного свода. Солнце близилось к закату. Было слышно, как гудит процессор ноутбука или охлаждающий вентилятор. Мы с отцом пережили какой-то бой или некую схватку с нечистой силой в виде не прошенных гостей. И победили. В таком чуть приподнятом настроении мне захотелось прижаться к отцу и сказать ему, что мы можем бороться и дальше. И с никчёмными врачами, и с незваными гостями. Я повернул голову к отцу, одаряя его победоносной улыбкой, и встал, чтобы подойти к нему ближе. А он всё это время уже не дышал. Я не поверил своим глазам. Я снова, как и утром, пропустил что-то очень судьбоносное и важное!
– Папа! – из горла вырвался тихий крик, и я пополз к койке отца на коленях.
– Папа! – повторил я, будто только что мы с ним разговаривали, и он вдруг на минуту отвлёкся… Но отец молчал. Не было слышно его болезненных хрипов, дыхания. Не вздымалась грудь, тяжело вбирая воздух в лёгкие. Всё стало тихо. Кончились его страдания. Начинались мои. Первые минуты я смотрел на профиль отца с вытянутым к потолку носом, отвисшей челюстью, приоткрытым левым глазом, пока слёзы не заполнили мои открытые… Я протянул руки к руке отца и обнял её. Обнял, прижал к щеке и, словно втирая щёку в его ещё тёплую и уже мокрую от моих слёз руку, заплакал в голос. Я был в забытьи. Потому что не помню, что было дальше. И сколько по времени я плакал над отцом в час его смерти. Одно знаю наверняка: не было больше веры! Веры в того, кто должен и обязан был спасти его – моего отца. Или я так усердно молился, что вымолил место отцу в садах рая? Но меня это не устраивало. Не тому я молился! Не того я просил у Бога. По всему видно, мы говорили с ним на разных языках.
Очнулся я лежа рядом с отцом. В комнате стало ярче, чем за окном. Наступил вечер. Я аккуратно приподнялся на локтях. Встал. Посмотрел на отца. Снова слёзы подкатили к глазам откуда-то из глубины грудины. Зажгло. Я стоял и не знал, что делать. Переминался с ноги на ногу, словно на морозе, и смотрел на веки отца.
Тихо рыдая, наклонился и кончиками пальцев почувствовал покалывание его ресниц. Никогда не чувствовал жёсткости его ресниц. Только недавно их целовал, но руками потрогал впервые. Веки не закрывались. Я подержал их подольше закрытыми и убрал руки. Отец словно уснул.
В голову полезли мысли об обрядах при покойниках в доме. Закрывать ли тканью зеркала? Зашторивать ли окна? Открывать ли настежь двери или наглухо закрыть? И что теперь делать с отцом? С его мёртвым телом? Как это напоминало теперь то, что сочинили мы с Женей для нашего дипломника…
Ни зеркал, ни окон с дверьми я не тронул. Прошёл на кухню. Подошёл к раковине. Умылся холодной водой. Сполоснул рот. И поставил на огонь воду для чая. Сел у окна на табурет. За окном ещё было светло, но уже по-вечернему тихо. Свершилось то, чего я не ждал, но чего так боялся. Нужно оповестить театр и вызвать «скорую» для констатации случившегося.
Я прошёл в комнату. Так, будто ничего не произошло. Я привык, что отец спит, а я занимаюсь домашними делами. Вот и турку поставил. Скоро ужинать. Отца ждёт приём обез-боливающих и снотворных. А меня – разбор роли и чтение. Только новость, сообщаемая мной всем по телефону, шла вразрез с привычным укладом вечеров, проводимых до сих пор в этой квартире.