– Ничего? Так лучше?
Вико уставился в окно. Женя закопошился в вещах. Выложил книгу к себе на стол.
– Я спутал дни… – Вико взглянул на книгу, но не смог прочитать названия, – попутал спектакли, представляешь?
Под стул Женя пихнул пакет с чем-то мягким. Обычно так Женя клал сменную мягкую обувь.
– Дни? – Женя обернулся.
– Дни, – повторил Вико. – Всё нормально. Я впорядке. Но напрасно накинулся на девчонок…
– Да пойди, извинись… – Женя отложил сумку.
– Холодно…
– Что?
– Пойду. Конечно, извинюсь. Я и так постарался перевести всё в шутку… – Вико перевёл дыхание, – холодно, говорю, а ничего не заметил… – Вико постучал себя пальцем по лбу, – чувствуешь? Ну, естественно, ты чувствуешь… Запах конфетти из декорационного, клеёнчатых ёлок, конфет, детей и как будто их послесказочный смех… – Вико ещё раз глубоко вдохнул. – Всё нормально, дружище. Просто я впервые бальзамировал тело отца. Не сам. – Поспешил оправдаться Вико, – в смысле, я заказал услугу бальзамирования тела. Так делают, когда хотят оставить… его дома… Я присутствовал.
Женя подошёл к окну. Вико встал рядом. За стеклом должен был быть пейзаж новогодних иллюминаций. Позже. Было бело. Вико пересказывал недавнее прошлое, в которое уже не верил. Впрочем, как и будущего для Вико уже не существовало. У человека нет прошлого, нет будущего. Есть здесь и сейчас. Женя сейчас увидел в рассказе Вико, как могилу его отцу будут рыть в виде мусульманского склепа, или древнеегипетских усыпальниц, с возможностью спуска к гробу.
– Ничего не изменилось в моей жизни. Я думал всё – конец! Что будет, если отец умрёт? – Вико пожал плечами. – Ничего. Если его и не было в моей жизни, как говорила мама, то он есть и будет теперь. И сейчас он меня ждёт. Там, дома. Под простынёй.
Они помолчали. Женя спросил, как «голова»? – «На плечах», – ответил Вико.
Потом прозвучало предложение по традиции сходить в буфет: «к шефу?»…
53
«Ты всегда на гастролях и концертах! Тебя нет! Тебя нет со мной и сыном! Ты испортишь психику ребёнка! Я прошу! Заклинаю! Молю тебя наконец. Исчезни! Я обещаю, что Витя будет знать о тебе только хорошее! У него будет единственный отец – это ты! И ты будешь лучшим! Поверь, я смогу тебя ему нарисовать! Только тебя не должно быть рядом по часу, по три, по десять в неделю! Ты не должен стать мальчику воскресным папой! Он всегда плачет, когда ты уходишь! Представляешь?! Ты! Ребёнок плачет ни с того, ни с сего, просто потому что: «папа ушёл…». Твоя мать умерла. Тебе не к кому больше брать нашего малыша. Так и не бери! Оставь. Некому играть в семью! Его семья – я! Давай договоримся, что ты всегда будешь занят! Угум? Точно! Ты – на гастролях. Ты… ты… везде. В телевизоре, но редко… На пластинке! Вы же в филармонии записываетесь? Вот. Только исчезни! Ему почти девять. Он скоро вырастет и сам тебя найдёт. А пока дай мне слово, что ты уйдёшь из нашей жизни! Обещай! Обещай!»
До конца своих дней не могла простить Павлу Карловичу их отношений мать Вико и до последнего просила не сближаться с сыном. Она уверила его, что сын окреп и для него всё в отношениях родителей прозрачно. Всё, что произошло в семье, давно оговорено и сложилось в сознании Вико по-своему. Он по-своему любит и маму, и папу и в каких-либо объяснениях не нуждается. Любые новые версии их отношений могут ему только навредить.
Павел Карлович знал о жизни своего сына сначала из редких свиданий, потом из «подглядываний», а позже – со слов бывшей жены, которая специально поддерживала с ним связь, чтобы держать его на расстоянии, но в поле зрения, и уверяла, что Вико не хочет видеть отца, пока не станет таким же знаменитым. Хотя сама, чтобы усмирить одного и другого, придумывала разные предлоги и отговорки, дабы их встречи не могли состояться. Чтобы отец и сын начали опасаться причинить вред друг другу одним своим появлением.
54
Вот так тот роковой звонок заставил мечту воплощаться. Вико мечтал быть неразлучным с отцом. Мечтал доказать, что он достойный сын знаменитого музыканта. Он боролся за свою жизнь, думая, что борется за жизнь отца. Он боролся с агонией и смертью. И только он, Вико, может их победить. И если бы он осознал, что обманулся. Но главный обман заключался лишь в том, что отец любил сына по-своему, а Вико нужна была любовь та, которую он себе нарисовал маленьким мальчиком, плача, всматриваясь в спину уходящего по лестнице отца. И был ли это обман Павла и Вико?
Вико крепко сжимал закостеневшие кисти отца, лежавшего в гробу, сложенные одна на другую, и тихо умолял: «Пап-Па! Пап-Па! Не уходи!», как когда-то в детстве, повиснув на его шее.
А Мирослава не пожелала, чтобы ее сын так же, как Вико, страдал от занятости популярного отца… Поэтому при рождении она не дала ему его фамилию Дрез.