Хм, а это что такое? Бутылка без этикетки, да и пробка уже не по первому разу навинчена. Ну-ка, открываем, нюхаем… Пахнет вроде вполне пристойно. Слегка сивухой отдает, но только слегка. Не иначе самогонка. Да и ладно! Я сейчас не в том положении, чтобы выпендриваться. Раз нет нормальной водки, будем пить то, что есть. Так, ага, вылавливаем соленый огурчик из кадушки, теперь найти бы еще стакан… Хотя зачем мне стакан? Можно и прямо из горла отхлебнуть, чай, не барыня.
Брр, ну и гадость! Не, пить эту субстанцию глотками — так никаких огурцов не хватит, чтобы ее закусить. Надо что-то придумать. Ну да, точно: как там второй режиссер рассказывал? Берешь бутылку, хорошенько ее раскручиваешь, чтобы содержимое винтом пошло, потом аккуратно опрокидываешь ее в рот и ждешь, пока не опорожнится.
Ух ты! Вот это да! И ведь получилось! Хор-ро-шо пошла! Только что-то у меня голова закружилась. Ой, это уже натуральный вертолет. Так, потихонечку-полегонечку ползем до кроватки, а то если я прямо на полу засну, точно простужусь…
Солнце упорно лезло в глаза, пробиваясь и пиная мой мозг даже сквозь плотно прищуренные веки. Мамочки святы, какая адская боль! Череп разламывается на кусочки, тело болит так, будто по нему трактор проехался. «Вчера пил с русскими, лучше бы я умер…»
Ой, зачем же я про спиртное-то вспомнила! На душе еще сильнее поплохело, хотя куда уж хуже-то! И тошнота к горлу волнами катит, а у меня желудок пустой, как пересохший колодец. Если я правильно помню события прошедшей ночи, выворачивало меня знатно, дед бегал как заводной, тазики менял. И водой меня отпаивал, только почему-то ничего не помогало. А потом я окончательно отрубилась и заснула. Эх, спать бы мне до второго пришествия, но увы: гадкое солнце разбудило меня, и настало самое кошмарное утро в моей недолгой жизни.
Ух ты, так вот ты какая, печень! Да ладно, я пошутила, чего ж ты так зверски пинаешься в бок? Ну подумаешь, пришлось немного поработать в авральном режиме, с кем не бывает? Все, поняла, признаю свою вину! Только не надо так болеть, умоляю! Ох, ну почему, когда мне это больше всего надо, сознание меня не покидает, а, напротив, берет и возвращается? Вот бы сейчас в отключку да переждать, пока похмелье не пройдет. Но ведь нет, лежи мучайся!
На подбородок скатились слезы. О-па, я снова плачу. Кажется, за прошедшие сутки норму по слезам я выполнила на два года вперед. Только если вчера я плакала из-за того, что меня бросили, то сегодня все куда банальнее: мне просто очень-очень плохо. И если голова на пару с печенью не перестанут меня терзать, я, наверное, умру. Потому что терпеть такую боль не под силу ни одному человеку…
— Ну как там она?
— Неважно, — вздохнул дед. — Пришла в себя, теперь мечется по кровати. Плохо ей. Еще бы, такое отравление заработать! И я, старый дурак, не догадался бутылки перепрятать! И как она только сообразила эту бормотуху приговорить?! Совсем вразнос девка пошла…
— Может, врача вызвать?
— Да по-хорошему не врача, а просто в больницу ее отправить, но ведь уперлась рогом. Мол, не хочу больше к этим живодерам, и точка.
— Боюсь я за нее. Может, все-таки обратиться к специалистам?
— Ну, если Лизоньке совсем плохо станет, тогда ничего другого просто не останется. Хотя я надеюсь, что своими силами обойдемся. Желудок я ей промыл, таблетками от отравления накормил. Ближе к полудню пойду супчик куриный приготовлю, чтобы бульоном ее отпаивать.
— Все из-за меня! — грохнул кулаком по столу Лешка. — Это я ее до такого довел! Никогда себе этого не прощу!
— Тише ты, тише! Не шуми, Лизе сейчас любой шорох в голове набатом отдается. Лучше давай-ка я тебе примочки поменяю. Эх, жалко, льда нет. Хотя все равно уже поздно. Будешь в ближайшую неделю синеглазым ходить. Удачно она тебя боднула!
— А царапины как? Щиплет ужасно.
— Да вон можешь в зеркало на себя полюбоваться.
— Ну и рожа! — присвистнул Леша, увидев свое отражение. — На улице с такой лучше не появляться…
— Вот спрашивается, почему ты Лизе не сказал, что ты — это ты? Наверняка она с пьяных глаз себе невесть что вообразила, вот и дала отпор!
— Да я просто не успел! Она как сиганула в воду, я ходом за ней! Думаю, топиться пошла от несчастной любви, спасать надо, пока не поздно. Схватил в охапку и на берег. А она как принялась меня драть! Честно говоря, я даже не понял тогда, что она меня просто не узнала. Решил, что это в ней злость на меня кипит. Хотел было извиниться, как она меня зубами за плечо — хвать! Я от боли едва на дерево не залез!
— Ох, право слово — дети. Набедокурили вы вчера знатно. И ведь сами себя наказали! А теперь лечи вас, глупышей. Вот как ты, спрашивается, теперь на свадьбе в таком виде появишься?
— Придумаю что-нибудь, — не слишком уверенно отозвался Лешка, рассматривающий в ручном зеркальце полученные боевые раны.
— Кстати, малинник я в порядок привел, а то ты там, как шалый медведь, повозился. Все кусты разъерошил.
— Извините! Я, когда из окна эвакуировался, дороги не разбирал. Вот и грохнулся прямо на грядку! Да еще так неудачно, едва ногу не вывихнул.
— Я так и понял. Весь разговор слышал?
— Ага. Еле сдержался, чтобы к вам не присоединиться, когда она про Анджея рассказывала! Честное слово — увижу еще хоть раз этого красавчика, точно рыло начищу! Меня аж переколбасило всего, когда Лизка поведала, как он с ней обошелся. Сидел и по земле кулаком долбил, чтобы не сорваться.
— Теперь-то уразумел, что она тут ни при чем?
— Да уразумел я, уразумел, а что толку, если Лизка из-за меня напилась вдребадан?
Из соседней комнаты раздался долгий протяжный стон.
— Лиза! — подскочил на месте Лешка.
— Сиди уж, герой, — остановил его дед. — Или забыл, на что ты сейчас похож? Хочешь, чтобы Лиза с перепуга в тебя еще и табуреткой запустила? Подожди, пока хоть чуть-чуть оклемается. Еще вся жизнь впереди, успеете наговориться.
— Но она-то по-прежнему думает, что я ее бросил! Так же нельзя!
— Могу тебя порадовать: если она о чем-то сейчас и думает, так только о том, как бы избавиться от головной боли. Для нее это сейчас на первом месте. Ну ладно, пойду, проведаю ее.
— Обещайте, что, если она себя хоть чуть-чуть лучше почувствует, расскажете ей обо всем? Ну, что я здесь и по-прежнему ее люблю. Хорошо?
— Сам скажешь. Думаю, у тебя это лучше получится, чем у меня, — улыбнулся Лешке дед.
Как же мне плохо! Все, если только переживу сегодняшний день, больше ни грамма спиртного в рот не возьму! Какой же кошмар! Глаза от боли наружу вылезают, внутри гадко и мерзко, как в нечищеном свинарнике, а уж про печень я вовсе молчу. Пульсирует справа так, что, глядишь, скоро бок разорвется.
А еще ужасно холодно! Чувствую, как леденеют кончики пальцев на ногах. Хотя нет: ногам холодно, а вот голове-то как раз жарко. И ведь не повернешься, чтобы одеяло поправить. Каждое движение такой болью отдается, что трижды подумаешь, стоит ли овчинка выделки.
Говорят, что истина в вине. Так вот, заявляю со всей ответственностью: нету там никакой истины, одни лишь глюки! Причем в больших количествах. Вот даже сейчас: лежу, страдаю, а за стеной Лешкин голос слышится. Спрашивается, откуда бы здесь Лешке взяться? Вот именно, неоткуда! Обычный алкогольный бред, и ничего больше. Причем я-то прекрасно это понимаю, а избавиться от этой галлюцинации не могу, хоть ты тресни. Да за что ж мне такое наказание!
О, дедушка пришел! Ура, догадался шторы задернуть, чтобы свет в глаза не бил. И одеяло сбившееся поправил. Бедный мой дедуля, вечно тебе от меня, непутевой, достается. Прости меня за все, пожалуйста! Так перед тобой неловко сейчас, что хоть вешайся. Права вчера качала, фыркала на тебя… Лучше даже не вспоминать. И вот я валяюсь пластом, а ты со мной возишься. Какие же чудесные у тебя руки! Ты кладешь мне на лоб ладонь, и боль потихоньку отступает, а я проваливаюсь в благословенную дремоту…