Песня была взята с одной и той же пластинки Мадди Уотерса, которую оба гитариста любили в детстве (на той же пластинке, по совпадению, был трек ‘You Need Love’, который снабдит Пейджа еще большим «вдохновением», когда дело дойдет до следующего альбома Zeppelin), Джимми всегда настаивал, что это было просто «совпадением», что песня появилась на обоих альбомах, что он не осознал, что Бек уже записал версию для собственной пластинки, даже несмотря на то, что Питер Грант дал ему предварительную копию ‘Truth’за несколько недель до его релиза. Но даже если допустить, что Пейдж каким-то образом не успел даже бегло прослушать альбом, невероятным кажется, что Джон Пол Джонс так и не упомянул, что на самом деле он уже играл партию органа Хаммонда для версии альбома ‘Truth’.
На самом деле Джефф Бек был единственным, кто не знал, что происходит. Он впервые узнал о решении своего друга Джимми записать тот же трек с новой группой, когда тот поставил ему пластинку. Бек рассказывает: «Он сказал: „Послушай это. Послушай Бонзо, этого парня по имени Джон Бонэм, которого я нашел“. Я согласился, и мое сердце упало, когда я услышал ‘You Shook Me’. Я взглянул на него и произнес: „Джим, что такое?“ — и мне на глаза навернулись слезы ярости. Я подумал: „Это насмешка, должно быть“. В смысле, ‘Truth’еще крутился у всех на проигрывателях, а этот тупица выступил с еще одной версией. О, Боже... потом я понял, что все всерьез, и у него был этот тяжеловесный ударник, и я подумал: „Ну вот опять,“ — в последнюю минуту побежден».
Пейдж только пожал плечами, когда я упомянул это. «Она вообще не была основана на версии группы Джеффа. Начнем с того, что в его группе был клавишник. Они стремились совершенно к другому. Единственным печальным сходством было то, что мы оба сделали версию ‘You Shook Me’. Я не знал, что он записал ее, до тех пор пока наш альбом уже не был готов. У нас были очень сходные корни, но мы пробовали совершенно разное, по моему мнению».
Слушая оба трека сейчас, сорок лет спустя, больше всего поражаешься недостаткомсходств между ними. В то время как версия Бека короткая и изощренная, практически импровизация, версия Zeppelin почти в три раза длиннее, куда более удивительная, с вязкой слайд-гитарой, больше напоминающая оригинальный экстатический ритм. Потом врывается гитарное соло Пейджа, плавное, навязчивое, старомодное и таинственное, а не рваное и пестрое, как у Бека. И тогда приходит озарение: Пейдж точно знал, что делает. Конечно, он слышал версию Бека. Это был его тяжелый ответный удар. И когда он поставил Беку пластинку, он словно говорил: вот так, Джефф, вот как надо играть ее. А потом, возможно, сожалел об этом, увидев, как дурно воспринял это его старый друг.
Для тебя это не было мятежом, это было отстаиванием своей точки зрения. Ты любил маму и папу и легко чувствовал себя в их уютном мире тюлевых занавесок, сигарет без фильтра и чашек чая. Они никогда не препятствовали тебе заниматься тем, что тебе нравилось, каждое воскресенье отводя переднюю комнату для игры, когда заходил Джефф и вы вместе тренькали на гитарах. Мама отодвигала стулья и говорила: «Сыграй что-нибудь танцевальное, Джим!» У отца было такое же имя, как у тебя, — Джеймс Патрик Пейдж — и такое же чувство юмора. Когда тебе пришла пора сдавать на права и оказалось, что в день экзамена ты играешь на сессии, ты в шутку предложил ему сдать за тебя, а он только посмеялся и сделал это, так что по крайней мере один из вас мог водить.
Мир был другим в сравнении с миром, в котором они выросли, но, казалось, они не возражали, пока ты был счастлив, а это так и было. Ты слушал, как они рассказывали истории. Как во время войны твой отец был бухгалтером по заработной плате, а потом менеджером, раздающим назначения на работу в авиации, в Мидлсексе. В имени мамы тоже был упомянут Патрик — ее звали Патриция Элизабет Гаффикен, — она была типичной ирландкой, работавшей в приемной врачебного кабинета, делая назначения и всегда доброжелательно улыбаясь каждому. Они были женаты не так уж давно, когда узнали, что ждут тебя. Это произошло, когда они жили в старой квартире в Хестоне, в маленьком домике недалеко от Хаунслоу-хит. Они говорили, что ты был ребенком войны: родился 9 января 1944 года в лечебнице Гроув на Гроув-Роуд, прямо через дорогу от дома. Тебя крестили, потому что так делали все, но никогда не заставляли ходить в церковь. Мама с папой не верили в Бога — не по-настоящему, — и ты тоже не верил. По крайней мере, не в старика с длинной белой бородой. Ты произносил его имя только тогда, когда что-то шло не так. О Боже! Господи! Проклятый ад!
Музыка тоже не была важна. У вас было радио, а позже и телевизор, но ты даже не знал, как выглядит настоящая пластинка, пока не подрос. Братьев и сестер тоже не было. Ты был «единственным ребенком», говорили они, который «любил собственное общество», любил читать, рисовать и собирать марки, единственным ребенком, «очень зрелым» для своего возраста. «Джимми был забавным, — позже будет вспоминать твоя мама. — Но спокойно забавным, он не был„ крикуном“ ». Или как ты сам скажешь: «Эта ранняя изоляция, вероятно, оказала большое влияние на то, каким я стал. Одиночкой. Многие люди не могут оставаться наедине с собой. Они пугаются. Изоляция совершенно не беспокоит меня. Она дает мне чувство защищенности».
После войны, когда мама и папа переехали из Хестона в Фелтхем на другой стороне Хита, шум из Лондонского аэропорта был ужасен. Реактивные самолеты «кружили вокруг аэропорта. Их было слышно постоянно». И мама с папой переехали снова, на этот раз уже в Эпсом в графстве Суррей, где отец открыл собственный бизнес по покупке и продаже машин — «Пейдж Моторс». В Эпсоме ты со временем приобрел мягкий суррейский акцент, живя в уютном новом доме на Майлз-Роуд. Он был большим — лучше, чем в Хестоне. Уютный дом, кружевные занавески, любопытные соседи, игра в футбол и крикет в парке. Летние каникулы были лучшим временем. Ты уезжал на ферму своего двоюродного деда в Нортхемптоншире. Там ты впервые рыбачил. И мог дурачиться с животными. Ты и правда любил животных.
В остальное время ты был учеником начальной школы Паунд-лейн. Хорошим мальчиком, пока в двенадцать лет ты не открыл для себя гитару. Позже ты будешь хвастаться, что «получил действительно прекрасное образование с одиннадцати до семнадцати лет о том, как быть бунтарем, и выучил все фокусы игры». Но это было лишь хвастовством. На самом деле тебе просто нравилось красоваться. Ты брал гитару, зная, что учителя заберут ее у тебя и не отдадут до окончания занятий. Это был всего лишь один из тех старых инструментов испанского типа с ужасными стальными струнами, но, когда после школы ты выносил его на игровую площадку и начинал бренчать, все девочки собирались вокруг, теребили свои волосы и смотрели на тебя так, словно видели в первый раз. Ты даже не знал, как ее настроить, пока один парень не показал тебе. Потом ты достал ту книгу Берта Видона «Play in a Day», но больше из любопытства. Вскоре ты о ней забыл. Мама с папой оплатили также несколько уроков, но и они не принесли пользы. Ты всегда был слишком нетерпелив. Одно дело — упражнения, которые давал тебе разучивать преподаватель в Кингстоне, и другое — что ты слышал, когда заводил пластинки. Особенно Элвис и ‘Baby Let’s Play House’. С ума сойти! Они были такими запоминающимися, что ты не мог выкинуть их из головы! Без ударных, просто гитара и еще гитары, чистое возбуждение и энергия, тебе хотелось быть частью этого. Поэтому ты выучился играть на слух, начав с соло, обычно из песен Бадди Холли, потому что они были самыми легкими, состоящими только из аккордов, как в ‘Peggy Sue’. Потом Джонни Дэй, игравший на гитаре для Everly Brothers. «Самообучение было первой и наиболее важной частью моего образования, — скажешь ты позже, когда тебя спросят о тех днях. — Надеюсь, его не введут в школах».
Иногда проходили часы и даже дни, пока у тебя не получалось, но в конце концов у тебя всегда получалось. После Бадди Холли был Рики Нельсон. Ты узнал, что его гитаристом был Джеймс Бертон. «Тогда все и стало усложняться», когда ты попытался сыграть это соло с бендами. Прошли месяцы, прежде чем ты понял, что «необходимо снять традиционно покрытую оболочкой третью струну и заменить ее струной без оболочки, потому что иначе было физически невозможно сделать бенд». Тебя не проведешь.