Для Джимми Пейджа концерт в Альберт-холле включил в себя еще одно значительное событие. В тот вечер из-за кулис за шоу наблюдал вокалист The Who Роджер Долтри. Неверно поняв отсутствие разогревающей группы, он заметил: «Я вижу, почему никто не хочет играть с этими парнями. Они слишком хороши». Тем вечером с ним была его тогдашняя девушка Хизер в компании своей подруги, молодой французской модели по имени Шарлотта Мартин. Стройная элегантная блондинка с идеальными чертами лица, та была во вкусе Джимми, и он сделал так, чтобы Роджер познакомил их после шоу. В 1968 году Шарлотта некоторое время встречалась с Эриком Клэптоном и привыкла к вниманию музыкантов, но Джимми был другим. В сравнении с остальными рок-музыкантами, которых она встречала, он казался более утонченным. Спокойно разговаривающий, сдержанный, но самонадеянный и полностью уверенный в себе. Когда она пригласила его в свою лондонскую квартиру, он согласился, ни на секунду не задумавшись, и сказал Коулу отвезти их.
Когда через четыре дня группа собралась в офисе Гранта, чтобы выехать на следующее шоу в Портсмуте, Шарлотта все еще была под руку с Джимми. Пэт Бонэм, Морин Плант и Мо Джонс тоже присоединились к группе на время британского тура, и Шарлотта внезапно стала новой «Миссис Пейдж», заняв место, прежде принадлежавшее Мисс Памеле. Однако роман Джимми с Шарлоттой продлится куда дольше, чем его интрижка с самой симпатичной из GTO. Фактически это было начало первого действительно значительного любовного романа в жизни гитариста, и он будет сохранять верность ей даже после возвращения группы на дороги Америки. Практически неслыханная жертва даже для женатых парней в группе, для Джимми это был знак чего-то значительно более глубокого.
За Британскими концертами последовал трехнедельный тур по семи странам Европы, который стал столь же полным эйфории. В отличие от Америки, где, как сказал Плант, теперь все было «весельем с вишневыми бомбами [Вишневая бомба — фейерверк красного цвета. — Прим. пер.], фейерверками и истошными воплями», в Европе зрители, хотя и были не менее возбуждены, были склонны оставаться на своих местах и больше слушать, — качество, которое Плант, которому из-за долгих музыкальных импровизаций иногда приходилось «стоять и внимать группе, как любому другому зрителю», с течением лет стал ценить больше. «Люди теперь говорят о помпезности и мастерстве, — рассказывал он, — и хотя они правда были ключевыми элементами, иногда важнейшими моментами выступлений были те неописуемые мгновения в самих песнях, которые выражали собой что-то иное. Это было столь неуловимо, что поначалу мы не замечали этого. Потом, однажды мы заметили, и стали с этим играть. Казалось, мы достигали чего-то такого, что на пластинках было не так очевидно. Исполнение тех вещей вживую было настоящим сокровищем нашего существования, у каждого была способность брать и видоизменять их до тех пор, пока они не приобретали совершенно другое значение. То был один из самых замечательных моментов в жизни группы. Переезды и непреодолимое бремя необходимости делать то, что все ждут, могли вредить иногда, но даже в этом случае, я утверждаю, никто, находящийся вне группы, не мог знать, что случилось, — насколько высок был уровень, который мы поддерживали. В удачный вечер, впрочем, выступление Led Zeppelin был потрясающим событием для посещения».
Единственным пятном было открывавшее тур шоу в KB Hallen в Копенгагене 21 февраля, когда группа была вынуждена выступать под вымышленным именем, поскольку графиня Ева фон Цеппелин, являвшаяся прямым потомком графа Фердинанда фон Цеппелина, который разработал прототип дирижабля, угрожала подать в суд на группу за опорочивание фамилии и дала несколько резких интервью местной прессе. «Они могут быть сколь угодно знамениты, но несколько вопящих обезьян не посмеют использовать фамилию привилегированной семьи без разрешения», — высокомерно заявила она. В отчаянной попытке избежать судебного преследования и спасти концерт Грант пригласил графиню на частную встречу с группой, на которую она неожиданно согласилась прийти. На встрече Джи обработал ее, а Пейдж взял за руку и терпеливо объяснил, что группа была невероятно популярна среди людей во всем мире и никто из них, насколько он знал, никогда не обижался на название. Вполне переубежденная, она, казалось, была побеждена аргументами группы и готова уйти. И в этот момент она заметила копию первого альбома группы, которую кто-то оставил лежать рядом. Придя в ужас, выяснив, что группа использовала фотографию взорвавшегося дирижабля на обложке, она снова рассердилась. Впрочем, на этот раз ее не успокаивали, и пока она бушевала, Грант сидел и стонал. «Это самое нелепое, что я когда-либо слышал, — сказал он. — Но дама достаточно сердита, чтобы засудить нас». А затем его осенило. Группа выступит под другим именем.
Никто не думал, что это хорошая идея, но в итоге все согласились, после того как Грант запугал их и заставил рассматривать это как последнюю насмешку над длиннолицей графиней, нежели пирровой победой, чем это в действительности являлось. Так что выступление состоялось и группы вышла под именем... The Nobs (Кочерыжки, головы, — прим. пер.). Бонзо находил это забавным. Группа забыла о своих неприятностях позже ночью, когда зашла в один из многочисленных городских секс-клубов, где Бонзо в один момент решил присоединиться к одной из обнаженных женщин и вытащил батарейки из ее вибратора, во всеуслышание объявив: «Вы, девочки, должны отрабатывать свои деньги!»
Пятый тур по США в марте был уже привычным делом, и группа продвигалась по своим пламенным оплотам — Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, — а также по новым местам на американском юге — Мемфис, Роли и Атланта, где им приходилось чувствовать себя одновременно и желанными, и нет — уникальное достижение, пусть даже с двойными стандартами расово сегрегированного и сексуально подавленного американского юга. 17 апреля на выступлении в Мемфисе «отцы города» вручили им ключи от города. Тем не менее, во время выхода на бис тем вечером в Midsouth Coliseum — том же месте, где кто-то пустил красный фейерверк в The Beatles в 1966 году в качестве реакции на печально известный комментарий Леннона о том, что The Beatles «популярнее Иисуса», — менеджер площадки, некто Бабба Блэнд, был так встревожен чрезмерной реакцией зрителей, что запаниковал и потребовал у Гранта остановить шоу. Когда Джи просто рассмеялся ему в лицо, Блэнд наставил на него пистолет. «Если ты не свернешь концерт, — проревел он, — я тебя пристрелю!» В соответствии с легендой, Грант презрительно посмотрел на Блэнда. «Ты не сможешь меня пристрелить, ты, придурок! — как говорят, прокричал он в ответ. — Нам только что вручили чертовы ключи от города!»
Однако единственный очевидец этого происшествия, штатный продюсер и совладелец Ardent Studios в Мемфисе Терри Мэннинг, вспоминает все это слегка по-другому. Друг Пейджа со времен The Yardbirds — они познакомились, когда Терри был ритм-гитаристом и клавишником в Lawson and Four More, местной мемфисской группе, которую наняли открывать одно из комплексных шоу Caravan of Stars Дика Кларка, где участвовали The Yardbirds, — Терри по правде был одним из тех людей, возможность участия которых в группе Джимми прощупывал на заре Zeppelin. Живя теперь на Багамах, Мэннинг вспоминает, как Пейдж позвонил ему, чтобы узнать, не хочет ли он приехать в Англию, взяв с собой басиста Lawson and Four More Джо Гастона. «Он сказал: „У меня есть отличный певец по имени Терри Рид, возьмем его“. Я ответил: „О, я знаю Терри“, — потому что делал фотографии для обложки его второго альбома [ Terry Reid]». Однако идея так и не зашла дальше телефонного звонка. Рид отказал Пейджу, а Мэннинг благоразумно рассудил, что, учитывая его собственную взлетающую карьеру продюсера Stax Records, работающего с артистами вроде The Staple Singers, Отиса Реддинга и Айзека Хейза, «бросить все и присоединиться к The New Yardbirds не казалось самым мудрым решением... Их пластинки не продавались, и в некоторых кругах на них смотрели как на прошлое».