Если выпада возможность сразиться с Тёмным, Горд непременно желал боя верхом. Сидя на возбуждённой кобыле, проникаешься крепостью зверя и чувствуешь близость к истокам первородной Земли. А ещё Горд верил, что находясь в седле и убивая в это время врага, часть мощи, здоровья и долголетия поверженного, непременно передаются лошадке.
Гигант щедро делился мистической силой, разрывая пополам арглов и фритов. После каждого боя он приносил инопланетные дары, закидывая на спину кобыле скрюченные останки Тёмных. Лошадь чувствовала заботу, и дрожь пробирала её до костей, когда она ловила запах порубленного инопланетного мяса. В знак благодарности, а может, из страха, лошадь фыркала и била копытом оземь. Её ржание услаждало слух Горда. Громила называл лошадку ласково — Песенка.
Гремя по ступеням огромными сапогами, пришелец поднялся этажом выше. Толкнув тяжёлую дверь, вошёл в комнату. В полумраке Горд разглядел собрата и присел рядом на скамью.
Прижавшись спиной к деревянной стене, гигант посмотрел на дремавшего Милоша. Для обычного человека сон — это один из способов восстановить организм, для Светлого пришельца — показатель крайней усталости. Плотно сжатые губы и широко открытые глаза говорили, что тело учёного истощило запасы. И теперь, чтобы вернуть эффективность заложенных в нём функций, Милошу пришлось на время обездвижить себя. Наполняясь энергией, лицо пришельца напоминало восковой манекен или, скорее, охладевший труп. Бледная кожа и остекленевшие глаза даже на Горда производили отталкивающее впечатление.
— Здравствуй, богатырь, — глухо зазвучал голос Милоша из бездыханного тела.
— Здравия желая, — сдержанно ответил громадный слав и, медленно проведя ладонью по лицу, опустил учёному веки. — Всё бездельничаешь… всё выпученными глазёнками дармоедов пугаешь. Мог бы прилечь и притвориться спящим. Негоже сидеть в темноте, словно тебе кишки выпустили.
— Это я пугаю? На себя посмотри, — послышались весёлые нотки из тела учёного.
Любой из славов мог сутками скакать в седле, сражаясь с десятками Тёмных, и не терять столько энергии, сколько Милош потратил сегодня, излечивая больных людей. Это означало одно — пришелец отдался работе полностью и без остатка.
— Вижу, отпахал ты за всех Светлых лекарей сразу, — постучав толстым пальцем по холодному лбу собрата, сказал великан. — Сколько тебе удалось спасти сегодня? Одного калеку из деревни Грязево и двух юродивых?
— Триста пятнадцать человек врачевал, — важно ответил голос.
— За сутки триста... — подсчитывая, шептал Горд. — Необходимо остановить заразу и как можно быстрее. Потому это малая цифра. Работаешь ты медленно, растяпа, и руки у тебя растут не из того места!
— Растяпа? — удивился учёный. — Я считал только тех, кто болен смертельно.
— Ну, тогда много! — громко сказал громила.
— Мёртвых уже хоронить некому, самое время посмеяться, — укоризненно эхом отозвался голос. Затем Милош сделал паузу и продолжил: — Что слышно о гзуре? Ты нашёл зверя?
Горд встал со скамьи, отстегнул плащ и, встряхнув его, как постиранное бельё, повесил на высокую спинку громоздкого стула, потом, будто приевшийся трофей, бросил на колени собрата амулет на цепи.
— Ты был прав. Это действительно гзур. Его имя Тагентай. Я убил его ночью. Выследил и прикончил, как ядовитую гадину, — брезгливо говорил гигантский слав. — Я забрал у него артефакт — это очень старая вещь. Кто-то из гзуров притащил амулет на Землю. Столько лет прошло, а он всё ещё цел. Ты можешь представить такое, брат? Амулет закалялся и стыл ещё там, в кузнях скалистого Гзура. С ума сойти можно!
Если бы тело Милоша работало в обычном режиме, то на его лице отразилась бы реакция на долгожданную новость. Возможно, на губах учёного слава блеснула мудрая улыбка или он сморщился, словно солнце слепит глаза, но сейчас только удивлённый голос выдавал в нём смешанные чувства: восторга, радости и сожаления в том числе.