— Идите-ка сюда, — сказал он, притягивая его за рукав. — Посмотрите, — он указал рукой на зеркало.
— Это действительно я? Зеркало не врет? Это правда мое лицо?
— Да, сир.
Король еще некоторое время как зачарованный вглядывался в отражение, а потом повернулся к Советнику и с негодованием заявил ему в лицо:
— Ты трус! Малодушное, жалкое, начиненное бумажной трухой подобие человека! И ты раболепствуешь перед таким королем?! Да мне надо дать пинка!
Советник вспомнил двадцатиодномильный пинок, некогда полученный им самим, и отвел было ногу для удара, но призадумался.
— Но вы можете дать мне сдачи, — предположил он.
— Конечно, дам, — без тени сомнения в голосе отвечал король.
Советник пребывал некоторое время в нерешительности, а потом выразился следующим образом:
— Я думаю, мелкие личные ссоры перед лицом общего врага следует считать предосудительными.
Король взглянул на него, коротко рассмеялся и снова стал ходить.
— Опять это лицо… Нет, ничего не выйдет. Я не смогу править страной в таком виде. Придется отречься.
— Но, ваше величество, это ужасное решение! Разве вы не можете удалиться в изгнание на то время, пока бакенбарды не отрастут. В конце концов, это…
Король остановился прямо напротив Советника и мрачно посмотрел на него сверху вниз.
— Советник, эти бакенбарды, которые вы только что видели развевающимися на ветру, целых сорок лет были моим проклятием. Все эти сорок лет я жил по их указке. Приходилось вести себя не так, как мне велел характер — добродушный и общительный, — а как хотели эти дурацкие штуки. Я играл роль, которая сначала причиняла мне одни неудобства, но потом, увы, я к ней привык. И все равно, то, что вы наблюдали каждый день, никогда не было моей подлинной сущностью, которую вы без труда прочтете на этом вот лице. — Он показал рукой на зеркало.
После продолжительного молчания, во время которого король продолжал разглядывать себя в зеркале. Советник рискнул предложить:
— Но, ваше величество, зачем же отрекаться? Подумайте, с какой радостью примет страна этого нового короля, которого вы мне сейчас открыли! И все же, — добавил он с сожалением, — это будет уже не то…
Король круто обернулся к нему.
— Вот это речь истинного бародианца! Конечно, это будет совсем не то. Мои подданные привыкли видеть в своем монархе определенные качества, и им их будет не хватать. Новый король может приучить их к чему-нибудь другому, но, чтобы изменился я, они не захотят. Нет, Советник, я отрекусь. И, пожалуйста, не делайте такого печального лица. Я ожидаю большой радости от будущего!
Советник печалился вовсе не о нем, а о самом себе. Он думал, что новый король вполне может отказаться не только от прежней внешности, но и от прежнего Советника.
— Но что же вы станете делать?
— Я буду простым подданным нового короля и стану зарабатывать на жизнь собственным трудом.
Советник удивленно поднял брови.
— Вы, наверное, думаете, — надменно заметил король, — что у меня ума не хватит заработать на жизнь?
Советник, откашлявшись, стал объяснять, что весьма достойные качества, присущие монарху, не всегда находят должное соответствие и применение и т. д.
— Все, что вы сказали, свидетельствует лишь о том, как мало вы в этом разбираетесь. Представьте себе, я случайно обнаружил, что во мне есть задатки замечательного свинопаса.
— Свинопаса?!
— Ну да, человека, который… ээ… пасет свиней. Вас, наверное, удивит, что, выступая в роли свинопаса, я беседовал с представителем этой профессии о его ремесле, и он даже ничего не заподозрил. Это будет как раз та деятельная жизнь на свежем воздухе, которая доставит мне массу удовольствия. Пасешь и доишь, доишь и… ээ… пасешь, и так идет день за днем. — Счастливая улыбка, которую Советнику никогда не доводилось видеть, разлилась по лицу короля. Он игриво хлопнул Советника по спине. — Я стану просто счастливым человеком.
— А как вы об этом объявите? — Советнику удалось найти на редкость удачный тон, представлявший собой нечто среднее между обращением к монарху и обращением к пастуху.
— А вот это уж ваша забота. Теперь, когда я скинул с себя бремя этих проклятых бакенбардов, гордость мне не пристала, но даже свинопас может испытывать некоторую неловкость, если его насильно побреют во сне. Мысль, что именно этому обстоятельству будет посвящено последнее упоминание обо мне в истории Бародии, невыносима. Поэтому вы объявите, что я был сражен сегодня глубокой ночью в честном бою с королем Евралии и что мои бакенбарды прикреплены к его королевскому знамени как символ победы. — Он подмигнул Советнику и добавил: — Нелишним будет упомянуть о том, что накануне поединка похитили мой заколдованный меч.