После той самой поездки к отцу мне некоторое время снились кошмары о мертвых деревьях, и однажды мама позвала меня в свой кабинет, и это было так необычно, что я занервничала. Мамин кабинет ассоциировался с ранами, кровью и смертью, совсем как отцовский сарай. Обычно нам не разрешалось туда входить.
— Сядь сюда, — сказала мама, придвигая к своему столу второй стул.
Я села, поглядывая на щель между приоткрытой дверью и косяком, где подслушивала Эгги.
— Что вы делали у отца в этот раз? — спросила мама.
— Ну, просто жили в лесу.
— Что вас обеих так растревожило?
Я подумала над вопросом.
— Срубленные деревья.
Она изучала мое лицо, казалось, целую вечность, потом произнесла:
— Инти, ты слишком нежное создание, с этим нужно что-то делать.
Я вспыхнула.
Мама погладила меня по волосам и сильными руками посадила к себе на колени. На столе лежали раскрытые папки. Внутри — фотографии. Улыбающиеся женские лица.
— Смотри, — сказала мама, — это женщины, за последний месяц убитые мужьями или бойфрендами. — Я не понимала, к чему она клонит. — В Австралии такое происходит каждую неделю.
— Почему?
— Не знаю. Зато знаю, что неразумно тратить силы на переживания по поводу деревьев. Переживай лучше из-за других людей. Твой синдром делает тебя уязвимой, а кроме прочего, ты слишком добра, Инти. Если не научишься осторожности — если не будешь бдительной, — кто-нибудь сильно тебя обидит. Понимаешь?
Она вынула из ящика стола перочинный нож. Дубинка и электрошокер лежали там же, а вот пистолет хранился на работе. Я никогда не видела, чтобы мама носила кобуру с пистолетом, но Эгги все время рисовала ее в полной амуниции и постоянно расспрашивала об оружии.
Мама раскрыла нож и без предупреждения порезала себе указательный палец.
Я взвыла от боли и крепко схватилась за свой палец, инстинктивно желая остановить кровь, которой не было и не будет, — я знала это, и все же чувства каждый раз обманывали меня.
Эгги ворвалась в комнату с криком:
— Не надо!
— Успокойся, Эгги, — сказала мама. — С ней ничего не случилось. Открой глаза, — велела она мне и, когда я открыла, порезала себе еще один палец — порезала мне еще один палец, — потом третий, и четвертый, и пятый. Я плакала, а она говорила: — Это не твои пальцы. Это не твоя боль. Мозг тебя обманывает, а потому ты должна выработать защиту.
— Я буду ее защищать, — пообещала Эгги.
— Я знаю, но вы не всегда будете вместе — ей надо самой позаботиться о себе.
Мы с Эгги посмотрели друг на друга и взаимно не согласились с этой репликой.
— Как это сделать? — спросила я у мамы.
— Любым способом, потому что люди постоянно наносят друг другу вред. Я вижу это каждый день. Тебе нужно приучаться беречь себя. Я буду резать себя, пока ты не перестанешь чувствовать мою боль.
И она выполнила обещание.
Мониторы на базе не показывают вид сверху, а потому я иду к загону, забираюсь на дерево и через бинокль наблюдаю, как Номер Шесть и Номер Девять принюхиваются друг к другу.
Ничего не получится. Я уверена в этом. Мир не так устроен, да и я не настолько удачлива.
И вдруг все получается. Потому что на самом деле ни я, ни моя удачливость здесь ни при чем.
Он подходит к ней, и она встает ему навстречу. Я уверена, что в итоге они подерутся и один из них будет убит — без сомнения, самка, как более слабая. Но вместо этого Номер Девять касается своей мордой ее морды и укладывается возле нее, так чтобы они согревали один другого. Они тыкаются носами и лижут друг друга, потом соприкасаются мордами и кладут головы рядом.
Первая чета волков, спарившаяся в Шотландии за сотни лет.
Легко убедить себя: происходящее между ними — это только биология, природа; но кто сказал, что в природе нет места любви?
Я слезаю с дерева. Даже если в этом сезоне ни одна самка не забеременеет, у нас теперь есть три пары для размножения, а это значит, что мы подошли на один шаг ближе к возвращению волков в Шотландию. Только с ними лес снова оживет.
Я делаю крюк в сторону дома, чтобы остановиться и пройтись по холму с опытной делянкой — стержнем нашего проекта.