Наконец к аппарату выдвигает наш внешне безэмоциональный старшина роты Баранов. Огромный, широкоплечий, круглоголовый «молодой человек» — из «срочников», поступал прямо с флота, старше всех года на четыре! — неторопливо положив в автомат свою «правильную» монетку, набирает номер и, небрежно, развернувшись лицом в зал, угрюмо впивается невидящим взглядом вглубь уползающего из него длинного коридора.
В этот момент, по коридору во главе со старшиной второго взвода Юркой Князем, взявшегося исполнить роль Бориса в его странное отсутствие, вваливается вся тридцать четвёртая «Аз» рота, двинувшаяся согласно распорядку дня в столовую. Не увидев, почувствовав пронизывающий всё и вся взгляд удава — ну, Бэба, то есть! — он останавливается, как вкопанный, претерпев быструю метаморфозу выражения лица от непринужденной предобеденной суеты до глубоко озабоченной — что делать? — гипнотической амнезии. В итоге Юрка, а вслед за ним и вся рота останавливается, постепенно плотно заполняя и без того не пустующий холл. Сотня удивленных глаз, впиваются в старшину роты в ожидании ответа на законный вопрос: ждать его или идти дальше?
Но от него никаких команд не поступает.
И, хотя сеанс связи у Бэба ещё не начался, но его уже… нет здесь: старшина роты смотрит перед собой привычно спокойно и… сурово, прошивая взглядом всех и в тоже время не видя никого.
В холле висит гробовая тишина, слышны даже длинные гудки автомата, монетка падает и…
— Привет, Зайчик! — как обычно, громко, словно перед строем, выстреливает он, не разжимая челюстей сквозь зубы.
Что отвечают на том конце линии не слышно.
Все с неподдельным интересом смотрят ему в рот, ждут.
— Да… Зайчик! — роняет Бэб спустя полминуты и снова… умолкает.
Некоторое замешательство холодным ветерком бежит по лицам присутствующих.
— Нет… Зайчик! — чуть сдвинув брови, снова озабочено выдыхает он.
Курсанты внутренне подбираются, буквально впившись в него глазами.
— Не мо-гу-у-у, Зай-чик! — разжав, наконец, челюсть, возмущенно давит старшина и, сверкая глазами, надолго… застывает в неподражаемой позе мыслителя
Напряжение в зале достигает апогея. Рота курсантов, в припадке душащего их смеха, не получив никаких команд, скорым маршем строго по одному растворяется в пространстве длинного коридора от греха подальше. Лишь заинтригованный происходящим комсорг Володя, вечный насмешник Игорёк, да наш настойчивый обыкновенный курсант, вознамерившийся, во что бы то ни стало дозвониться сегодня до своей Феи-Ангела, не могут покинуть холл, не дослушав этого потрясающего монолога с… «Зайчиком».
— Ну-у, хо-ро-шо, Зайчик, — неожиданно потеплев, по слогам выдыхает Борис и нежно кладет телефонную трубку на место.
На его обычно неподвижном лице сияет странная глупая детская улыбка. «Волшебный портал», кажется, подействовал и на него. Он удивленно смотрит вперед, на курсантов, мимо них, сквозь них, он не здесь, Борис весь там… с «Зайкой». Вряд ли он заметил, что ещё минуту назад здесь была вся его рота.
— Хо-ро-шо, Зай-чик, — словно заучивая свою гениальную речь, по слогам повторяет Бэб и, мельком глянув на часы, неохотно идет в роту, медленно «одевая» на лицо привычно-бесстрастную равнодушную маску старшины, которая теперь никак не лезет на него обратно.
А, тем временем, заветная телефонная трубка, открывающая с помощью «серебренной туфельки» Золушки волшебный портал общения с ней, перешла в руки нашего обыкновенного курсанта…
…Вот так она, словно фея, и явилась ему в тот незабываемый осенний вечер, сразив наповал одним лишь словом и оставив на память свою «серебреную туфельку», ту, что он до сих пор бережно хранит в своей памяти в виде домашнего номера телефона, по которому ныне отзываются её… и его внуки…
— Вахта, — заметив матроса, внимательно наблюдающего за ним от рубки дежурного по дивизиону, кричит Стариков, — ко мне.
— Старший матрос Стрельба, — представляется тот, приблизившись к незнакомому офицеру.