Поэтому она вернулась к Кеннету — разумеется, без меня. Тот продолжил ее избивать, и когда становилось совсем невыносимо, она убегала к нам обратно. Так и металась всю жизнь между двумя семьями.
— Ты уж не вини ее, мальчик мой. Она ничего не могла с собой поделать, — добавила Мейзи. — Славная была девчушка, да жизнь ее испортила. Есть у меня подозрение, что в детстве над ней измывался папаша. Ну, ты понимаешь, о чем я… Поэтому она думала, что не заслуживает любви. Старалась исправиться и перевоспитать Кенни, но тот с рождения был подонком. Натуру не переломить.
— Да, Мейзи, вы правы, — подумал я, поймав свое отражение в окне кафетерия.
Когда мы прогнали Дорин, ей оставалось лишь вернуться в Лондон.
— Она понимала, что Кенни рано или поздно ее убьет, — пояснила Мейзи, — но идти больше было некуда.
Когда случилось неизбежное, ее друзья не знали, как связаться со мной и Артуром. За душой у Дорин не осталось ни пенни, поэтому им пришлось скинуться и оплатить похороны, иначе ее отправили бы в могилу для нищих.
— Я часто вспоминаю твою мамашу, — добавила Мейзи, вытирая глаза. — Жаль, что мы не смогли ей помочь.
— Да, Мейзи. Мне тоже.
19:50
Территория кладбища Боу была поделена на квадратные сегменты, поэтому могилу матери удалось сыскать довольно быстро. Ее имя, даты рождения и смерти, а еще надпись «Упокой, Господь» — вот и все, что было высечено на бетонном надгробии.
— Лэнг, — повторил я вслух.
Я даже не знал ее фамилию.
Я вырвал сорняки и высокую траву, разровнял руками камешки, потом лег на скамью рядом, впитывая царившее вокруг тревожное спокойствие. Я решил в тот вечер составить матери компанию, потому что слишком много времени она провела в одиночестве.
Мои отцы жили в совершенно разных мирах, которые соприкоснулись лишь стараниями матери. Они оба ее любили, любили очень сильно, хотя по-разному воспринимали ее переменчивую натуру.
Дорин и Кеннет… Как ни пытался я стать не таким, как люди, которые меня породили, в итоге стал только хуже.
8 июня, 15:10
— Какого хрена тебе надо? — насмешливо хмыкнул Кеннет.
Я не ответил. Уселся неподвижно, положил ладони на столешницу и взглянул на него без всякого страха.
— Ну? Что, извинений ждешь? Жди, жди, ни хрена не дождешься.
Кеннет Джаггер сидел за металлическим столом в комнате для посетителей тюрьмы Вормвуд-Скрабс, вызывающе скрестив на груди руки. Правда, для гонора у него уже не было причин, потому что с момента нашей последней встречи он изменился до неузнаваемости.
Безжалостный рак изгрыз ему кости и сожрал половину веса. Щеки впали, зубы от химиотерапии раскрошились до коричневых пеньков. Татуировки, некогда гордо темневшие на жилистых руках, теперь размазались и обвисли, потому что мышцы под ними сдулись. Имя Дорин с багряным сердцем затерялось под толстыми рубцами, будто он пытался срезать буквы лезвием. Глаза, которые некогда горели, требуя уважения, теперь потухли, потеряв всякую надежду.
— Не трать попусту мое время, — фыркнул он.
— Да, у тебя его немного осталось, — ответил я.
Кеннет бросил на меня такой взгляд, что в тринадцать лет я умер бы на месте.
— Спрашиваю в последний раз: зачем пришел?
Я пришел, чтобы узнать, как близко мое гнилое яблочко упало к трухлявому пню. Я потратил немало сил, пытаясь разорвать нашу биологическую связь, но в конце концов, как оказалось, ушел от него не очень далеко.
— Ну, и каково это — убить мою мать? — спросил я.
Кеннет ожидал чего угодно — только не такого вопроса. Я должен был спросить: «Почему ты это сделал?» или «Как ты мог?» — но не допытываться, что чувствуешь, когда отнимаешь у человека жизнь.
— Это была самооборона, — ответил он наконец. — Сучка пыталась меня зарезать.
— Я о другом спрашиваю.
Кеннет нахмурился, не понимая, как вести себя с собственной кровью и плотью.
Пришлось повторить:
— Я хочу знать: каково это — убить мою мать?
— Зачем тебе?
— Просто хочу.
Выцветший прищуренный взгляд крепко сцепился с моим.
— Что с тобой случилось? — спросил он в ответ.
— Я тебя больше не боюсь.
— А надо бы…
Я покачал головой.
— Кеннет, посмотри на себя… Кому ты теперь опасен? Твое время прошло. Ты — жалкий умирающий старик, и запомнят тебя как последнюю шваль. А теперь, будь добр, ответь на мой вопрос. Каково это — убить мою мать?