Я вдруг осознала, что до сих пор сжимаю в кулаке пузырек с аспирином, и брезгливо бросила его в ящик, презирая себя за трусливые мысли. Допила остатки вина, положила кружку обратно в раковину и пошла наверх в душ. Там, под теплыми струями, съежилась на полу и принялась рыдать. Я плакала до тех пор, пока вконец не промокла — не только от воды, но и от слез.
15:35
Хотя этого следовало ожидать, мальчики все равно застали меня врасплох.
— Амелия Джонс сказала, что папа пропал! — крикнул Джеймс, выбегая из школы. — Это правда?
Его зеленые глаза горели от страха. Робби тоже выглядел напуганным.
Нельзя им врать, они должны знать правду.
— Сейчас зайдем домой, возьмем рыболовные снасти и пойдем к ручью, — ровным голосом сказала я. — Там и поговорим.
Послеполуденное солнце спряталось за большим облаком в форме дракона. Мы вчетвером, включая Оскара, гуськом пошли к деревянному мосту над водой.
Я нарочно выбрала место, которое у них в сознании прочно ассоциировалось с отцом, чтобы хоть немного смягчить удар. Саймон часто водил детей сюда, притворяясь, будто они ловят рыбу. Мальчики вытаскивали из воды воображаемых пескарей с карасями, бросали в невидимое ведро и приносили домой, а я тоже разыгрывала пантомиму, восторгаясь их богатым уловом.
Мы сели, сделали вид, будто закидываем удочки с сетями, и я осторожно принялась объяснять, что их отца какое-то время не будет дома.
— Куда он делся? — спросил Джеймс, нахмурив брови, точь-в-точь как Саймон, когда чего-то не понимал.
— Я не знаю.
— А когда вернется?
— Не могу сказать, милый мой.
— Почему?
— Потому что не могу. Папа ненадолго уехал, и я не знаю, когда он вернется.
— А почему не знаешь? — не сдавался Джеймс.
— Просто не знаю. Извини. Мы не можем его найти, но я уверена, что он про нас не забыл.
— Ты ругаешь нас, когда мы не говорим, куда уходим, — тихонько начал Робби. Я кивнула. — Значит, папу ты тоже будешь ругать?
— Да, — соврала я.
Хотя ругать я Саймона ни за что не стану. Только обниму крепко-крепко и больше никогда не отпущу.
— Он ушел к Билли? — спросил Робби, и у него затряслись губы.
Я сглотнула комок в горле.
— Нет. Ни в коем случае!
Я не знала, где он. Могла лишь молиться, что не с Билли.
— Откуда тебе знать? — нахмурился Джеймс.
Я смотрела вдаль, туда, где ручей сливается с полями, и молчала. Мальчики рыбачили в полной тишине, забыв про улов и переваривая мои слова в своих маленьких головенках. Никто из нас не хотел представлять себе жизнь без Саймона.
20:10
Я сидела на стуле во внутреннем дворике, закутавшись в темно-синий свитер мужа, и ждала, когда день сольется с сумерками. Радиотелефон, который Пола купила по моей просьбе, лежал на расстоянии вытянутой руки. Молчал, как и весь мир вокруг. Компанию мне составляли только мотыльки, плясавшие возле свечки в марокканском фонарике. Бесцельно и бестолково — совсем как я.
Я старалась подбодрить себя, вспоминая глупости, которые творил Саймон, чтобы вызвать у меня улыбку: он то гавкал по-собачьи, то танцевал со мной на кухне под старые песни, то надевал одно из моих платьев, чтобы повеселить друзей, приглашенных к нам на ужин. Иногда он вел себя до ужаса глупо, и теперь я молилась, чтобы этот глупыш поскорей вернулся домой.
Я перелила последние капли красного вина из бутылки в бокал и стала ждать дальше.
Без разницы, что говорит офицер Уильямс: я слишком хорошо знаю Саймона, чтобы думать, будто он от меня ушел. То, как он поддерживал нас, когда мы переживали самый страшный кошмар в жизни любой семьи, лучше любых слов доказывало, что он прекрасный муж и чудесный отец. Я должна верить, что он жив.
Пятнадцать месяцев назад мы разделили общее горе. Теперь нас настигло новое испытание, и я могла лишь одно — лить слезы по человеку, чья участь была мне неизвестна.
Нортхэмптон, наши дни
8:30
Саймон вцепился в мягкие края фетровой шляпы так крепко, что, казалось, вот-вот ее порвет. Однако сил разжать пальцы не было.
Кэтрин обернулась, закрыла за собой дверь и прошла в середину гостиной, стараясь не встречаться с ним взглядом. С годами она не потеряла прежней грации. Саймон не узнавал гусиные лапки вокруг холодных глаз, а морщины на лбу стали глубже, но это не имело значения. Ее красота, хоть и обрела новые формы, ничуть не потускнела. Седые волосы лежали прядка к прядке, будто мазки на картине маслом, и казались еще живописнее оттого, что не были испорчены красками. Несмотря на возраст, Кэтрин не увядала, и рядом с ней он чувствовал себя потасканным и пыльным.