Ширли встала.
— Извини, что спрашиваю, Кэтрин… Ты ничего с ним не сделала?
Я опешила. Пришлось уточнить, искренне недоумевая:
— Что, например?
— Может, вы поругались, и ты в пылу ссоры нечаянно толкнула его… Я не хочу сказать, что намеренно, но…
— А потом вместе с детьми замотала его в старый ковер и закопала в саду, так, что ли?.. Ширли, хватит смотреть детективные сериалы, это уже слишком.
— Мы имеем право знать правду. Он наш сын! — зарычала она.
— Тебе он не сын, — огрызнулась я. — В первую очередь он мой муж, и больше всего здесь страдаем мы с детьми. А от тебя никакой помощи. Только делаешь хуже, обвиняя меня в убийстве… По-твоему, я такое чудовище?
Повисло многозначительное молчание.
— Если он жив, выходит, он тебя бросил, — сухо резюмировала Ширли. — И, если честно, я совсем не удивлена.
Артур, бесхребетная марионетка, послушно закивал.
— Странно только одно, — продолжила она. — Почему это не случилось раньше? Я всегда говорила, что сломанного не починишь.
Ошарашенная ее словами, я краем глаза заметила на нижней ступеньке лестницы Робби — тот сидел и внимательно слушал, как издеваются над его матерью.
— Пошла вон! — взревела я, хватая Ширли за руку. — Чтобы я тебя в своем доме больше не видела!
— Просто скажи нам, где он! — крикнула Ширли, пока я выпихивала ее за дверь.
Артур неловко прошмыгнул вслед за ней.
— Проваливайте! — заорала я, с силой вытолкнув их на крыльцо. Захлопнула дверь, щелкнула всеми замками и навесила цепочку. Несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, прежде чем идти к сыну, хотя сердце все равно колотилось как бешеное.
— Папа нас больше не любит? — спросил Робби, убирая волосы, прилипшие к мокрым щекам. — Поэтому он и ушел?
Выдрать бы бабку с дедом за то, что внушили ему эту идею. Я встала на колени, взяла сына за руки и заглянула ему в глаза.
— Робби, обещаю: где бы папа ни был и что бы с ним ни случилось, он никуда не уходил. Он любит нас всем сердцем.
Робби настороженно посмотрел на меня, встал и шагнул на ступеньку выше.
— Ты врешь, — тихо сказал он. — Это ты заставила папу уйти.
А потом развернулся и убежал в свою спальню.
Слова Артура и Ширли меня задели мало. Но услышать, как мой собственный сын сомневается в родной матери, — это было уже слишком. Надо пойти за ним, объяснить, что Саймона никто не выгонял. Однако после скандала со свекровью и свекром я осталась совершенно без сил.
Поэтому я налила еще вина, села за стол и обхватила голову руками, давя в себе желание перебить всю посуду на кухне.
25 июня
Оранжевая ваза на полке затряслась — значит, к дому подъехала полицейская машина. Я уже привыкла, что их автомобили гудят по-особенному и от гула дребезжат половицы. По спине побежали мурашки: я боялась услышать новости.
Как правило, мне докладывали о результатах поиска или задавали новые вопросы, на которые ответить было нечего. Страшнее всего, когда приносили пластиковые пакеты с обрывками найденных вещей. Платок, шляпа, носок, ботинок… Список предметов, которые предстояло опознать, ширился с каждым часом.
Рассматривая их, я всякий раз боялась произнести хоть слово — но ни один из предметов не имел никакого отношения к Саймону. Детективы с трудом сдерживали раздражение: мой положительный ответ приблизил бы их к раскрытию дела.
Постепенно поток обнаруженного хлама иссяк, и полиция приезжала все реже.
30 июня
Джеймсу восемь, Робби — пять с половиной, а Эмили почти четыре. Дети старались не упускать меня из виду: вдруг я тоже исчезну. Три пары глаз следили за мной из-за кухонных занавесок, даже когда я шла вынести мусор. Я обещала, что никуда не денусь; мне не верили.
Папы должны жить вместе с семьями, и когда дети узнали, что так бывает не всегда, то испугались, что мамы тоже могут пропадать. Порой хотелось сказать им, что Саймон ушел к Билли, как бы ни тошнило меня от этой мысли. Тогда детям было бы проще смириться с его пропажей. Однако, что бы ни творилось у меня в душе, приходилось держать лицо и делать вид, будто все идет как надо.
Эмили, по правде, даже нравилось, что у нас часто бывают гости и ее все время тискают. Люди таяли при виде огромных голубых глаз и глупой улыбки, особенно когда Эмили показывала на фотографию Саймона и бормотала: «Папочка ушел. Папочка больше не с нами». Я сочувственно кивала и старалась отвлечь ее игрушками.
Сложнее было с Робби. Они с Оскаром постоянно держались вместе, не понимая, что происходит. Я часто наблюдала, как мальчишки сидят вдвоем в саду за домом и глядят в поле: ждут, что Саймон сейчас выйдет из-за изгороди и объявит, что просто решил их разыграть. Каждый вечер, укладывая детей спать, я оставляла дверь Робби приоткрытой: пусть Оскар проберется в комнату и уснет у него в ногах.