— Тихо, Аксель, тихо, — шептала она, — все будет хорошо, все хорошо.
Она говорила со мной как мать, успокаивающая ребенка:
— Тихо, Аксель.
За много лет она была первой, кто назвал меня по имени. Я благодарно опустил голову. Рука Стеллы лежала на моей щеке.
И тогда Стелла сказала:
— Мы же с тобой друзья. Не думай, что эта встреча — последняя. Я буду приходить к тебе в гости, и мы опять будем болтать и пить кофе. Я познакомлю тебя с Амандой, моей дочкой, — на следующей неделе ей исполнится пять. И еще я хочу познакомить тебя с Мартином.
Я сразу разволновался. Может, нам все же лучше попрощаться сейчас насовсем? Конечно, я всегда с нетерпением ждал, когда она придет ко мне в палату, сядет на кровать и мы сможем о чем-нибудь поговорить. Но мысль о том, что она вдруг объявится в квартире на Майорстюен, будет сидеть на моем сером диване, болтать и пить кофе, привела меня в полное замешательство. В моей голове сразу возникло множество вопросов. Подавать ли что-нибудь к кофе? О чем мы с ней будем разговаривать? О чем вообще обычно говорят с двадцатипятилетней девушкой? Что подумает Монета? Разве я не старый занудный брюзга? В моей жизни было очень мало близких друзей. Пожалуй, только Исаак Скалд, и наша с ним дружба подчинялась своим неписаным правилам. К примеру, он называл меня Грутт, а я его — Скалд. Это не значило, что мы были как-то по-особому вежливы друг с другом, просто так повелось. Мы были очень осторожны, когда дело касалось нашей личной жизни. Он работал врачом, и поэтому для меня было естественным обсуждать с ним свои недуги, а он так же естественно давал хорошие медицинские советы. А чтобы дружба не превратилась в отношения между доктором и пациентом, он тоже рассказывал о своих болезнях. И так как у нас обоих были проблемы с увеличенной простатой, мы легко находили тему для разговора. Иногда мы говорили о его чудесной супруге Эльсе, чьи руки могли менять ход человеческой жизни, но, смею утверждать, в основном мы обсуждали простату. Кажется, мы никогда не говорили о моей жене Герд.
Откуда-то Скалд узнал, что мы со Стеллой каждый день подолгу общаемся. Он узнал даже, что Стелла больше не обедает вместе с коллегами, а забирает свой обед ко мне в палату. Ему показалось, что я влюблен в нее, но я сразу выразил свое резкое недовольство подобными предположениями. Вот такие намеки и волновали меня больше всего при мысли, что Стелла будет приходить ко мне в гости и пить кофе. По сути дела, у нас с ней не было ничего общего. Я не мог ей ничего дать. А неясное чувство смущения, которое я испытывал в ее присутствии, сильно меня беспокоило. Смущение и даже стыд. Словно я видел свое тело и лицо ее глазами. Мои неуклюжие руки. Негнущиеся, утратившие проворность пальцы. Помню, к примеру, как однажды мы со Стеллой обедали у меня в палате. Она постоянно притрагивалась к висевшему у нее на шее серебряному сердечку. Подарок матери. Внезапно застежка расстегнулась, и подвеска упала на пол. Стелла тут же вскочила и опустилась на корточки.
— Черт, — пробормотала она, — черт, никак не найду.
Поискав еще чуть-чуть, она воскликнула:
— Нашла! Оно под кроватью!
Она выпрямилась, волосы ее были растрепаны, а на лице сияла улыбка.
— Под кровать закатилось!
Она отряхнула одежду и протянула серебряное сердечко мне. Я взял его. В моих руках оно выглядело таким крошечным. Оно лежало на моей ладони и переливалось. Как, должно быть, это маленькое и такое женственное сердечко оскорбилось, оказавшись в моей старой лапище! Стелла села на кровать и наклонила голову, откинув волосы с длинной белой шеи. Я отвел взгляд.
— Такая хитрая застежка. Ты не поможешь мне?
Я посмотрел на подвеску, лежавшую в моей ладони. Взглянул на ее шею. А потом еще раз на свои руки:
— Я, знаешь ли, не очень умею обращаться с такими мелкими штучками…
Я выдавил смешок.
— Ну что ты, это же очень просто, — сказала она. — Сложно, только когда их прямо на себе застегиваешь.
Все еще придерживая волосы рукой, она объяснила мне, как застегнуть замочек. Я посмотрел на ее шею. Ощутил слабый запах пота и тот странный, но ненавязчивый пряный аромат, который всегда от нее исходил. Я осторожно повесил цепочку ей на шею. Руки дрожали, и мне никак не удавалось открыть замочек.
— Что, не получается? — спросила она.
— Потерпи! — буркнул я.
Наконец замочек открылся. Теперь оставалось только зацепить им другой конец цепочки, и — щелк — дело было бы сделано, но тут мой здоровый глаз стал предательски дергаться и заслезился. Руки задрожали еще сильнее, и перед глазами все поплыло.