Стелла посмотрела на меня и улыбнулась.
— Его семья разводит страусов, — объяснила она. — Тебе не кажется, что это немного дико? Разводить огромных африканских птиц в Центральной Норвегии… Я все думала об этом… Они же прикованы к земле, они слишком большие, чтобы улететь домой… Чтобы вообще летать. Никакой пользы ни от перьев, ни от крыльев.
Помолчав немного, она отвела глаза и продолжала:
— Той ночью Мартин взял меня за руку и сказал, что, если у нас родится девочка, мы назовем ее Би, в честь его бабушки-шведки, которую звали Бианка. Она была первой женщиной в Скандинавии, которая завела себе шляпку со страусовым пером.
Да, я сразу это заметил. Она изменилась после той поездки с Мартином. Что-то произошло. Может, оттого, что он дотрагивался до нее, обнимал, целовал, открывал ее для себя… не знаю… я никогда не мог понять. А она не рассказывала, да и не надо было. Я видел это в ее глазах, на ее щеках, по ее изменившейся улыбке.
Тем субботним вечером, после того как она ушла, я решил с ней больше не встречаться.
Что я, старик — а я уже тогда был стариком — мог предложить молодой влюбленной женщине? И что она могла мне дать?
— Ну подумай, Аксель Грутт, что я могу тебе дать, кроме воспоминаний о твоей дочери? Или о твоей супруге Герд в молодости? Ведь десять лет назад, когда я сидела в твоей гостиной, беременная и светящаяся от радости, ты думал о Герд, да? И сегодня, когда я вот-вот превращусь в прах, ты тоже думаешь о ней, разве не так?
Может, дело было в желтом свитере? Когда Герд каталась на лыжах, она тоже надевала желтый свитер. Самому мне противны все виды спорта, а вот Герд спорт любила… А может, дело было в ее изменившейся улыбке? Или в том, как она сидела, мечтательно запрокинув голову и вытянув длинные ноги. Этот день, когда она пришла ко мне в гости, напомнил мне, как однажды Герд вернулась домой очень поздно и, опустившись на стул, сказала:
— Мне надо что-то сказать тебе, Аксель. И разговор будет очень неприятным!
Это было после войны, как раз когда меня преследовали неудачи на работе. Я устал, и к тому же мне пришлось самому готовить ужин, а она собиралась преподнести мне еще какой-то сюрприз.
— И что же такое ты мне хочешь сказать, Герд? — спросил я.
Естественно, я заранее знал, о чем пойдет речь. Речь пойдет о Викторе, светловолосом герое Сопротивления и моем коллеге. Она не желала бросать его. Об этом знали все. Все, кто сидел в учительской. Все, с кем мы вместе пили кофе. Даже не знаю, кого они больше жалели — трусливого Грутта, которому жена изменяет на глазах у всех, или его красавицу жену, которая, к своему несчастью, вышла за него замуж.
Герд собиралась уехать в Тромсё, забрав с собой девятилетнюю Алисе. Виктор же во всем был героем. Он согласился уехать на север с моей женой и моим ребенком («Это же мой ребенок, скажи мне?» — закричал я тогда) и там отпраздновать победу. Естественно, ничего у них не вышло. Сейчас, спустя пятьдесят лет, я не могу понять, почему не отпустил ее. Не настолько уж я был к ней и привязан. Как она сама сказала тогда:
— Аксель, тебе не понять, ты ведь даже никогда не трогал меня целиком. Да если я изменю тебе с другим мужчиной, а ты будешь в соседней комнате, ты же не узнаешь моего голоса. Да ты не представляешь себе…