Посмотрим, что у нас здесь. Девять больших вилок. Девять маленьких вилок. Девять больших ножей. Девять маленьких ножей. Десять больших ложек.
— Они называются столовыми ложками.
— Прошу прощения, столовых ложек!
Десять столовых ложек. Десять чайных ложек. Может, надо объяснить страховому агенту, почему некоторых предметов у нас по девять, некоторых по десять и ни одного полного комплекта из двенадцати штук? Подержи камеру, Стелла, я объясню. Меня видно?
— Крупным планом, Мартин!
— Что тебе видно?
— Твое лицо, твои глаза.
Я сейчас объясню про серебряные вилки, ножи и ложки. Это нам подарила мать Стеллы, моя теща, у которой никогда не урчало в животе — только перед самой смертью. Верно, Стелла?
— Да. Но будь любезен, уважай мертвых.
— Почему же мертвых, а не живых?
— Потому что они не могут защищаться.
— По-твоему, живые могут?
— Нет, по-моему, не всегда.
— Так уж получилось, что мать Стеллы… меня видно, Стелла?
— Я же сказала: крупным планом.
— Хорошо.
Так уж получилось, что мать Стеллы (у которой в животе урчало только перед самой смертью) полагала, будто нам нужны серебряные столовые приборы. Она была замечательной женщиной, мать Стеллы.
— Не была она замечательной, она была деревом.
— Что ты такое говоришь, Стелла?
— Мама хотела стать деревом. Однажды, когда я была маленькой, я спросила ее: «Мама, почему ты всегда такая молчаливая?» А она ответила: «Потому что хочу быть такой же молчаливой, как дерево». И тогда я спросила: «Какое дерево?» А мама ответила: «Это не важно».
— Ну все равно. Она была бы замечательным деревом. Во всяком случае, не елкой.
— Может, сибирской карликовой березкой.
— Ну уж нет. Сама ты, Стелла, сибирская карликовая березка. А не твоя мать. Она была вишневым деревом.
— Которое подарило нам столовое серебро.
Точно. И на каждое Рождество мы получали все больше и больше серебра. У нее тоже была своя система. Я это чувствую. Настоящая система никому не помешает. Система была такой: на дни рождения Стеллы она дарила ножи. На мои дни рождения — вилки. А на Рождество — ложки. Ведь как рассуждала мать Стеллы? Она рассуждала так: Стелла — нож, поэтому я подарю ей ножи. Весьма актуально, потому что Стелла спит практически с ножом под подушкой на случай, если придет чудовище и схватит ее. А я вилка. Мартин — вилка, рассуждает мать Стеллы. Посмотри вот на эту серебряную вилку, сделай хороший кадр с вилкой, Стелла, крупным планом, чтобы страховой агент Гуннар Р. Овесен полюбовался ею во всей красе, у нас с вилкой много общего. А сейчас переводи камеру на меня, Стелла. Но я точно не знаю, что у нас общего с этой вилкой, Почему мать Стеллы каждый год дарила мне ко дню рождения вилки?
— Может, потому, что они колючие?
— Или с пятью зубцами.
— С четырьмя, Мартин.
— По-моему, у вилок очень плавная форма.
— Зато, в отличие от ножей, у них есть зубцы.
Мы переходим к ложкам. На каждое Рождество мать Стеллы дарила нам общий подарок — ложки. Одну чайную и одну столовую. Посмотрите на эту ложку. Стелла, ложку крупным планом! Я выбрал столовую ложку, потому что мне столовые нравятся больше чайных. От чайных слишком уж много звону. Чайная ложка похожа на пуделя, карманное зеркальце, замкнутую худую женщину. Столовая же ложка, наоборот, такая круглая, ласковая и добрая, и, в отличие от вилок с ножами, ее не опасно засовывать в рот. Глядя на столовую ложку, я вспоминаю, как ночью мы лежим, прижавшись друг к другу.
Вот вам и весь рассказ о девяти ножах, девяти вилках и десяти ложках. К несчастью, мать Стеллы скончалась в прошлом году после Рождества. Прежде чем она испустила дух и отправилась на небеса, она как раз успела подарить нам десятую столовую ложку и десятую чайную ложку.
— Мартин, забери у меня камеру.
— Давай.
— И иди за мной.
— Куда?
— В прихожую. Поснимай тут. Прямо скажем, здесь много ценного.
— По-моему, здесь ужасно, Стелла.
— Вовсе нет. Здесь красиво.
— Женский бюст, а на нем — старое выцветшее платье из красного кружева. Чудовищно!
— Это называется «манекен», Мартин. Я хочу, чтобы ты заснял его. Ты будешь снимать, а я — рассказывать.