Дотти, лучшая подруга Стеллы, зарабатывала тем, что у себя на кухне устроила небольшую парикмахерскую. Это занятие идеально устраивало ее: оно позволяло одновременно принимать гостей и трудиться себе на благо. Дотти была кругленькая чернокожая женщина неопределенного возраста. Для Стеллы, во всяком случае, этот возраст был загадкой, а сама Дотти каждый раз в день своего рождения объявляла одно и то же количество лет. Кожа ее была безукоризненна, без единой морщинки, и этот факт еще более затруднял задачу определения ее возраста.
Через десять минут Стелла уже стучала ей в дверь.
— Заходи! — услышала она крик Дотти. — Я на кухне!
Стелла вошла и шумно вздохнула.
— Черт возьми, что это с тобой? — сурово спросила Дотти.
— Не понимаю, о чем ты, — ответила Стелла, водружая сумку на кухонную стойку, и поинтересовалась: — Слушай, а где Джек?
Джеком был внук Дотти, хотя она называла его найденышем. Дотти оформила на него опекунство и любила Джека до безумия. Впрочем, такого доброго, хорошего и умного мальчика любить было нетрудно.
— Простудился, ничего страшного, лежит читает. Ты не ответила на вопрос. Что с тобой стряслось?
— Ничего особенного. — Стелла пожала плечами. — Просто попробовала кое-что выудить из бабушкиной тетрадки. Что-то вроде… ну, типа куража, что ли. Захотелось принять порцию. Можно присесть?
— Порцию куража, значит.
Дотти смотрела на нее, вздернув бровь и поджав губы. Стелла рассказала подруге о своей бабушке Перл и о том, чем она занималась в жизни. Дотти, конечно, не считала, что Стелла все врет, но и верила не очень.
— А поточнее нельзя?
Но Стелла решила сменить тему:
— Послушай, мне до смерти надоела моя прическа. Знаю-знаю, ты много лет твердила, что я должна отказаться от хны, мне не идет этот цвет, и вот я в принципе готова. И еще я хочу покороче, но мне кажется, я толстовата для короткой стрижки. Что скажешь?
Все это Стелла выпалила на едином дыхании.
Дотти смерила ее взглядом.
— Думаешь, это так просто? От рыжего избавиться трудней всего. Сначала надо обесцветить, да и то потом может выйти, что ты станешь яркой блондинкой, ярче, чем тебе хочется.
— Как платина?
— Ага.
— Отлично. То есть вообще-то мне бы хотелось почти белые, понимаешь? Но платина тоже пойдет.
— Хорошо.
Дотти смотрела на нее настороженно, но Стелла знала, что она сделает все как надо. Такая уж у Дотти манера. Свое отношение к идее Стеллы она выражала только ей понятными знаками: щелкала зубами, подергивала бедрами, складывала руки на груди и закатывала глаза к потолку. Но Стелла решила на эти ритуальные пляски внимания не обращать и слушать только свой внутренний голос. Дотти накинула на подругу черное синтетическое покрывало и принялась наносить отбеливатель. Пока она это делала, Стелла сидела как на иголках. Барабанила пальцами то по столу, то по колену, качала ногой.
— Господи, Стелла! — ворчала Дотти ей в затылок. — Что ты все вертишься? Я нервничаю и не могу сосредоточиться.
Несколько раз щелкнув зубами прямо над ухом Стеллы, она на мгновение застыла с черной щеткой в руке.
— Стелла, ты что, под кайфом?
— Нет. С чего ты взяла?
— Да брось. Мне-то можешь сказать. — Дотти положила руку на бедро и подбоченилась.
— Дотти, клянусь, я ничего не принимала.
Стеллу забавляла мысль о том, что она так изменилась: подруга решила, будто тут не обошлось без вмешательства какого-то допинга. Впрочем, может, так оно и есть, только смесь эту она придумала и создала сама.
— Рассказывай, я ведь вижу, что ты на колесах. Сама знаешь, таблетки для похудения — те же наркотики.
Стелла вздохнула. Ей не хотелось, чтобы лучшая подруга думала, что у нее неприятности.
— Дотти, ничего я не принимала, честное слово. Просто сегодня у меня вдруг открылись глаза, вот и все. У меня было… откровение.
— Откровение?
— Ну да, я вдруг увидела, что живу в обстановке, которую терпеть не могу, покупаю одежду не для себя, а для других, желая произвести на них впечатление, будто нарочно хочу выглядеть… как бы это сказать… как самозванец какой-то! Тот, кто выдает себя за другого. Даже нет, скорее, будто нарочно так вырядилась, чтоб меня не узнали. А сегодня гляжу на себя в зеркало и вижу… Знаешь кого? Старую клоунессу! Вот в кого я превратилась. Посмешище.
Когда высказываешь, что наболело, вслух да еще кому-то другому, слова становятся как-то весомее. Стелла ощущала странное чувство облегчения и одновременно злости.