К сему счастливому для Артемия Петровича известию о предстоящем походе приложено было письмецо и от его старинного доброхота кабинет-секретаря Макарова, коий сообщал: «Здесь о взятии Шемахи согласно с великим мнением все рассуждают, ибо есть присловица крестьянская: когда завладел кто лычком, принуждён будет платить ремешком...»
«Ну что ж, скоро Дауд-бек с сотоварищами и отведают широкого солдатского ремня Петра Великого!» Артемий Петрович по достоинству оценил каламбур кабинет-секретаря.
И момент для похода по нынешнему состоянию персидских дел был самый счастливый. Артемию Петровичу от купцов стало известно, что уже в феврале 1722 года мятежные афганцы стояли в пятнадцати вёрстах от Исфагани, а в марте разгромили войско шаха Гуссейна, которым командовал этот дурак Эхтимат-Девлет. В глупости оного Волынский убедился ещё во время своего посольства в столицу Персии. Ныне же Эхтимат-Девлет проявил себя и явным трусом, первым бежав от афганцев. Не отстал от него по трусости и глупости и его повелитель шах Гуссейн, который сам явился в лагерь афганцев и отрёкся от престола, после чего предводитель афганцев Мир-Махмуд овладел Исфаганью. Правда, младший сын Гуссейна Тахмасп иль Тохмас-Мирза не признал власти афганцев и бежал на север страны, где провозгласил себя шахом. Вся Персия была теперь охвачена огнём междоусобиц. При таких обстоятельствах, полагал Артемий Петрович, русские войска должны были вступить в персидские владения как друзья молодого шаха Тохмаса для спасения гибнущей династии Сефевидов.
«Но за помощь, как известно, надобно платить!» Артемий Петрович прикрыл глаза, словно наяву увидел тутовые рощи Гиляни, нефтяные колодцы под Баку, плантации сахарного тростника в Мазандеране, хлопок в Астрабате. Сказочно богаты были прикаспийские земли, а взять их сейчас можно легко и с малой силой.
— Вижу! Царский караван на подходе! — пробудил Артемия Петровича от сладких грёз солдат-дозорщик.
Волынский резво вскочил, схватился за подзорную трубу. Из жаркого полуденного марева появились десятки, а затем сотни парусов и мачт, и скоро вся Волга до горизонта было покрыта судами петровской флотилии.
Артемий Петрович сломя голову помчался вниз — надобно было строить у причала гарнизон, встречать государя. Засуетились и пушкари в башнях астраханского кремля, выкатывая заряженные для салюта орудия, готовые к приветственным залпам.
И вот уже простым глазом можно было увидеть идущую впереди всех судов царскую скампавею. Налетевший крепкий сиверко надувал паруса, дружно работали гребцы на вёслах, и подгоняемая могучим течением Волги лёгкая скампавея чайкой неслась по воде. На капитанском мостике, рядом с рулевым, Артемий Петрович тотчас разглядел хорошо знакомую высоченную сутуловатую фигуру.
«Император! Пётр Великий!» Как всегда при встрече с государем, у Волынского было два чувства: первое — радость, что явится государь, всё разберёт и рассудит; второе — тревога и страх: вдруг увидит какую неустройку. Звон и сейчас на капитанском мостике грозно опирается на знаменитую дубинку!
Но все эти мысли отлетели в сторону, как только ударил приветственный салют с крепости. Загрохотали в ответ и орудия с царской флотилии, и вскоре вся река покрылась облаком порохового дыма.
Как казалось Волынскому, встречей и выставленными войсками государь остался доволен (выставили единственный полк, одетый в мундирное платье а вооружённый исправными фузеями).
Одно показалось губернатору странным. В суматохе высадка с галер царской свиты (прибыла и свет матушка царица Екатерина Алексеевна, давняя благодетельница Волынского) Пётр молвил, как бы невзначай показывая на черноокую красавицу фрейлину:
— Княгинюшку Марью Кантемир устрой наособицу, в тихом месте!
— У меня в виноградниках загородный домишко есть? — вопросил Артемий Петрович.
— Там и размести! — согласился Пётр.
— И князя-отца с ней?
— Князя Кантемира помести со всеми членами походной канцелярии в городе! — резко приказал Пётр и широко, по-журавлиному, зашагал к крепости.
На другой день царь и генерал-адмирал Апраксин спозаранку осматривали суда, приготовленные для похода.
— Сии плоскодонки, может, и удобны для мелководья, но первый же сильный ветер их перевернёт и утопит! — сердился генерал-адмирал. — Да и сделаны наспех, тяп-ляп, гляньте: вот эти, ещё не выйдя из Астрахани, потонут!
— Да ведь их не я и на воду спускал! — смело ответил Артемий Петрович, упреждая царский гнев.
— На чьей же верфи эти посудины построены? — В голосе Петра послышались раскаты грома.
— На казанской, государь, у Петра Матвеевича Апраксина! — с видимой почтительностью доложил Волынский, но за почтительностью крылась насмешка.
Генерал-адмирал насмешку ту уловил и побагровел от раздражения. Оплошность младшего брата, казанского генерал-губернатора, могла обернуться царской опалой на всю фамилию. Но обошлось. По всему было видно, что всё в это погожее июньское утро веселило государево сердце: радовала и готовая к выходу в море огромная эскадра, и возможность скоро увидеть за древним Хвалынским морем новые неведомые земли, и скорое свидание с Марией.
— Вот что, адмирал! Займись-ка шпаклёвкой сих посудин. Даю на работы неделю! Ну а мы с тобой, господин губернатор, обозрим Астрахань и окрестные места! — распорядился Пётр.
Генерал-адмирал, мысленно перекрестясь (кажись, пронесло царский гнев), бросился собирать команды корабелов и плотников, а Артемий Петрович отправился с царём осматривать Астрахань, К счастью Волынского, Пётр впервой посетил это окно на Восток и на всё смотрел с любопытством, боле отмечая новины и диковины, нежели небрежности и оплошности. Первым делом осмотрели шёлковую мануфактуру. Артемий Петрович имел в ней пай вместе с Евреиновыми и не без гордости показал государю новенькие французские станки, недавно доставленные из Лиона.
— Отменно! Значит, в столице французского шёлка уже ведают, что через Астрахань идёт шёлк-сырец! — Пётр весело обернулся к Волынскому, сказал доверительно: — Мне вот перед походом французский посол маркиз Кампредон свой прожект представил. По оному вся торговля Франции с Индией, Персией и Аравией должна ныне идти не через Атлантику и Индийский океан, где владычествуют англичане, а через Петербург на Волгу к Астрахани и дале через Персию на порт Бендер-Аббас, что в Персидском заливе, и на аравийский порт Маскат. По тому прожекту французские купцы будут вывозить из восточных краёв шёлка и белую нефть, краски и восточные приправы: шафран, перец, мускат. А туда повезут свои сукна, парижскую галантерею и разные искусные изделия. Чуешь, Артемий Петрович, какие прибыли нам яко посредникам сей прожект сулит?
— Чую, государь! Надобно нам токмо и для себя, и для французов самую малость сделать — достать ключи от врат Востока и распахнуть их настежь!
— И где ж те врата обретаются? — удивился Пётр.
— По одной шемахской сказке, государь, те железные врата на Кавказ и в Персию стоят в теснине Дербента! — Волынский с нежностью вдруг вспомнил ласковый голос Нины, рассказывающий ему ту сказку.
— Что ж, те двери мы в этом походе и откроем! — твёрдо сказал Пётр. — И богатства, что втуне лежат, употребим в дело!
— Окроме шёлка, в землях тех ещё одно богатство есть — нефть! — весело заметил Артемий Петрович.
Пётр хмыкнул:
— Наслышан, наслышан. Покажи и мне сей полезный минерал!
Волынский повёл Петра к амбару, где стояли бочки с нефтью, доставленной из Баку.
— Нефть сия зело пригодна для зажигательных снарядов! — пояснял Артемий Петрович. — Ещё византийцы употребляли её противу дружин князя Игоря. Ныне же брандсгугели, сиречь снаряды, начиненные нефтью, применяют и голландцы, и англичане. Действие их удивительное!