— За речкою Бабич, у сельца Головчино! — сердито показал на карте фельдмаршал. — После того, как учёные немцы Александра Даниловича проморгали все знатные переправы на Березине и Друти, перед Днепром единая речонка и осталась — Бабич!
Меншиков кивком согласился с фельдмаршалом. Да и что можно было возразить, коли до Днепра и впрямь не осталось боле ни одной крепкой позиции. И генеральский консилиум порешил задержать шведа на переправе у Головчина.
Меншиков после совета подошёл к Роману с великой лаской, полуобнял, сказал по-отечески:
— Побольше бы мне таких драгунов, как ты, Корнев! Поздравляю тебя с ротмистром! Сегодня же отпишу о тебе государю!
Так Роман увидел, что получать чины можно не только за подвиги в баталиях. Главное — оказаться в нужном месте в нужный момент, или, как любил говаривать сам светлейший, «улучить час и поймать фортуну за хвост». Впрочем, самому Роману как честному солдату присказка светлейшего не очень понравилась. Он-то знал истинную цену солдатского пота и крови. И на таких честных офицерах, как Роман и майор Чириков, и держалась петровская армия. Без них не было бы славных викторий под Лесной и Полтавой.
ЗАМЯТИЯ НА УКРАИНЕ
Когда иные современные историки Украины пишут о начале XVIII века «украинская старшина», то пишут намеренно ошибочно. Точно следует писать «гетманская старина», поскольку Украины как единого целого в то время не было. Была «гетманщина»: небольшой край, включающий Киевщину, Полтавщину, Сумщину и Черниговщину; была Слободская Украйна — нынешние Харьковская и Луганская области — русские земли, переданные ещё в XVII веке московским правительством для расселения украинских мужиков, бежавших из-под злого панского ига и от татарских набегов; была Правобережная Украйна, Галиция и Волынь, входившие в состав Речи Посполитой, и были, наконец, южные степи, по которым кочевали татарские орды, подчинявшиеся крымскому хану, вассалу Османской империи. Между гетманщиной и южными степями у днепровских порогов лежала Запорожская Сечь, в которую собиралась вольница со всех частей Украйны. Словом, всё в этом огромном крае ещё не отстоялось, не определилось, не вылилось в единые государственные формы. Неудивительно, что Украйной управляли тогда и из Москвы, и из Варшавы, и из Бахчисарая, и из Стамбула. Была, правда, своя малая власть и в гетманском Батурине, вокруг которого и кормилась гетманская старшина.
Сама старшина не была чем-то однородным. Рядом с сотниками и полковниками, коренными украинцами, такими, как невинные страдальцы Кочубей и Искра, мы видим выбившихся наверх людей самого разного роду-племени, выходцев из самых разных стран и весей. Особенно много в Батурине их объявилось при мелкопоместном шляхтиче Яне Мазепе, когда он стал гетманом.
Мазепа охотно принимал, наделял знатными именьями и зачислял в свой двор и беглых шляхтичей из Речи Посполитой, и наёмных немецких ландскнехтов, и людей самого тёмного происхождения из Молдавии и Валахии. Так появились в окружении Мазепы все эти Герцики, Чечели, Кенигсеки. За хорошие деньги они всегда готовы были служить самому сильному. Осенью 1708 года многие из них сочли, что ныне всех сильней и удачливей шведский король Карл XII, и потому охотно пошли за Мазепой, перебежавшим на сторону короля. Однако когда уже зимой 1708/09 года выяснилось, что весь украинский народ поднялся против шведов и изменника-гетмана, то один за другим знатные паны полковники и старшина помельче стали отходить от Мазепы и перебегать к новому гетману, Скоропадскому. Выделенные самим Петром I передовые конные команды Чирикова и Ушакова должны были перенимать этих беглых, снимать с них допрос и переправлять в царскую ставку.
Среди первых перебежчиков явились миргородский полковник Даниил Апостол и полковник компанейцев Кгалаган. Оба они передали царю устное предложение Мазепы: улучить час, внезапно захватить короля Карла и доставить его в русский лагерь. Пётр рассмеялся на это предложение и спросил, почему Мазепа не написал об этом открыто. Впрочем, от коварного изменника всего можно было ждать. Вскоре двойная и даже тройная игра старого гетмана подтвердилась.
Передовой разъезд Корнева доставил на хутор, где стояла команда Луки Степановича, жителя местечка Ромны, в коем располагалась шведская ставка, Феську Хлюса.
— Ну чем ты меня ныне порадуешь, ротмистр? — весело спросил Романа Чириков, корпевший над картой вместе с командиром соседнего отряда Андреем Ивановичем Ушаковым. Съехались оба для того, чтобы обсудить смелый план Чирикова: атаковать Гадяч и выманить тем самым шведов из Ромен.
— Ежели мои драгуны и генерал Рен ворвутся в Гадяч, король тотчас поспешит им на подмогу из Ромен. А идти ему без малого двенадцать вёрст. По такому лютому морозу, чаю, король много солдат обморозит. А ты, Андрей Иванович, тем часом с бригадиром Фастманом ударишь ему в тыл и возьмёшь Ромны! — излагал свой план Чириков.
План был смелый и хитрый, и по всему видно было, понравился Ушакову. Выходец из мелкопоместных новгородских дворян, Андрей Иванович Ушаков пробился в гвардию и заслужил свой майорский чин не только своей храбростью, но и какой-то особенной собачьей преданностью царю. И за то был отмечен Петром наособицу. Чириков, сообщая ему свой план, прекрасно ведал, что Андрей Иванович имеет право лично писать государю, так что ежели примет сей план, то непременно передаст его самому Петру. Посему ласковых слов Лука Степанович в разговоре с Ушаковым не жалел.
— Ловко придумано! — наконец, как бы нехотя, согласился гвардеец. — Так и быть, передам о нашем плане государю!
Чириков отметил это словечко «нашем», но возражать не стал: главным дли него был не служебный карьер, а общее дело.
— Ну а я уговорю принять план фельдмаршала Шереметева! — пообещал он твёрдо. — А там выманим тверда в поле и малость поморозим горячего королька! — Оба «дружно рассмеялись.
Роман Корнев застал командиров в полном согласии, иногда ввалился в маленькую, жарко протопленную хату, где размещался Чириков.
— Языка взяли, господин полковник! Пытался уйти, да мой сержант Пров догнал беглеца и заарканил!
По сигналу Романа драгуны втолкнули в горницу невзрачного мужичонку в старом тулупчике и сдвинутой на самые уши драной шапке, которую он услужливо сорвал перед важными панами офицерами.
— Кто таков? — Чириков поднялся во весь свой огромный рост.
Мужичонка бухнулся на колени:
— Так что, пан полковник, купчишка роменский, Феська Хлюс, торгую по мелочишке...
— Отчего же ты, купчик, пытался уйти от моих драгунов? — В голосе полковника угадывался львиный рык.
Роман во время допроса подошёл к жарко натопленной печке и наслаждался теплом. Морозы стояли столь лютые, что недавно он самолично видел, как падают с придорожных деревьев окоченевшие вороны.
Драгуны тем временем стали обыскивать Хлюса, но ничего не нашли, кроме запрятанного в глубокий карман мешочка, где позвякивали медяки.
— Да разве так ищут? — досадливо остановил драгунов Ушаков. — А ну-ка, снимай зипун! — Андрей Иванович с поразительной ловкостью ощупал старенький зипун и распорол подкладку.
Чириков невольно вспомнил ходившие в армии слухи, что сей гвардии майор был одним из первых царских сыщиков.
— Вот и заветное письмецо сыскалось! — Ушаков торжествующе извлёк запечатанный конверт. — Из-за сего письма наш Хлюст и бежать кинулся от твоих драгунов! — Он бросил конверт на стол. Затем резко повернулся к Хлюсу и поднёс ему под нос свинцовый кулак: — А ну, признавайся, вражья сила, кто тебя и к кому послал!
То ли голос у гвардии майора отличался свирепостью, то ли письмо само за себя обо всём говорило, но Феська Хлюс упорствовать боле не стал, снова повалился в ножки и признался, что послал его с тем письмом сам гетман Мазепа и обещал ему в случае удачи маетности и щедрые милости.
— О, да ты важная птица! Эй, драгуны, не спускать с него глаз! — распорядился Чириков и предложил Ушакову прочитать послание Мазепы.