— Да, одному ты, видать, князюшка, и обучился в Пруссии — как солдатскую спину драть. На сие пруссаки, говорят, горазды! — сердито выругался Роман и тут же спохватился: где же Кирилыч? Он поднял факел и вдруг увидел, как крышка одной из бочек поднялась и оттуда вынырнула омытая винищем голова вахмистра.
— Кирилыч, да ты же утонуть мог! — расхохотался Роман.
— И добро бы в водке, а то в яблочном винище каком-то — «сидр» называется! — сердито пробурчал Кирилыч, выбираясь из бочки. — Кислища, да и только!
— Ничего, Кирилыч, сказывают, в Англии некий герцог Кларенс в кислом вине утонул и вино того сорта с тех пор именуют кларет! — поддержал общий хохот подъехавший Бартенев.
— А не отпробовать ли и нам винца из какой бочки? — предложил Роман земляку, полковнику-новгородцу. Тот уже было согласился, но подскакавший генеральский адъютант привёз срочный приказ немедля снимать лагерь и отступать к кораблям. Поиск закончился.
Десанты Апраксина и впрямь здорово пошумели вокруг Стокгольма, разорив все металлические и военные заводы в окрестностях шведской столицы. Британская эскадра адмирала Норриса запоздала и объявилась у берегов Швеции только в сентябре, когда русские уже давно отплыли в Кронштадт.
Перед погрузкой десанта на корабль Барятинский отдал приказ перерезать сухожилия у оставленных на берегу лошадей. Бедняги падали на прибрежный песок, ржали мучительно, со стоном. И Роман вдруг подумал, что он тоже устал от войны. Кирилыч, пристреливая коней, плакал.
ОСЕННЯЯ СВАДЬБА
Луиза Маменс в свои тридцать лет прошла, что называется, огонь, воду и медные трубы. Сколько она себя помнила, мужчины всегда присутствовали в её жизни, хотя у неё было твёрдое правило: жить с ними, но никогда не увлекаться, любить только саму себя.
Сперва вокруг богатой купеческой невесты толклись бравые офицеры из шведского гарнизона, стоящего в Риге, и Луиза особо отмечала среди них черноусого красавца ротмистра. Арвид к ней посватался как раз накануне того, как корпус Левенгаупта покинул Ригу весной 1708 года. Отец не возражал против этого брака — старому бюргеру было даже лестно, что его дочь выходит замуж за шведского дворянина и офицера. Кто знал, что Арвида поджидает не слава и почести, а русская пуля в жестокой баталии под Лесной.
И разве думала она, молоденькая жёнушка, отправляя своего муженька в поход, что не увидит его боле? Было ли у неё предчувствие несчастья? Луиза задумалась, глядя в дворцовое окно. И вдруг вспомнила, как она стояла рядом с Арвидом в огромном рижском соборе. Генерал Левенгаупт привёл на прощальную службу перед тем походом всех своих офицеров, и собор стал похож на гарнизонную казарму. Краснорожий генерал с бычьей шеей стоял впереди своего воинства, и Луиза вспомнила вдруг его солдатскую кличку «мясник».
Тревожно гудел орган, звуки его взлетали ввысь к готическим сводам собора, и впервые в её хорошенькой белокурой головке мелькнуло предчувствие: Арвид не вернётся к ней из этого похода, как не вернётся и большинство этих молоденьких, пышущих здоровьем и мужской силой офицеров. Всех их уложит этот «мясник» в кровавой баталии. И потому, как она помнит, даже Re удивилась, когда в Ригу прилетела страшная весть о разгроме корпуса Левенгаупта под Лесной, а в списке убитых стояла фамилия её мужа.
Впрочем, она не очень горевала о потере Аренда. Приплода от него не было, а положение хорошенькой молоденькой вдовушки её вполне устраивало. Женишки по-прежнему толпились вокруг неё, в расчёте на богатство старого Франца Маменса, и она могла выбирать.
Что ж, она и впрямь не знала удержу! Луиза подошла к широкому венецианскому зеркалу и кокетливо показала сама себе язычок. Ей есть что вспомнить: лифляндский барон и купец из Кёнигсберга, мичманок с шведского брига и старейшина Дома черноголовых, богатый негоциант из Гамбурга и заезжий италианский музыкант... Да что считать их без толку, ведь в центре всей этой мужской похоти стояла она, красавица Луиза Маменс, которая любила только саму себя.
А потом, после Полтавской баталии, под стены Риги заявились русские и началась страшная осада. Рижанам не столько даже досаждали русские батареи (русский командующий фельдмаршал Шереметев хотел заполучить город в полной сохранности и активных действий против Риги не вёл, решив взять её измором), сколько масса беглецов, набившихся в Ригу со всех концов Лифляндии. По приказу шведского коменданта графа Штремберга беженцев ставили на постой даже в дома самых почётных и уважаемых шведских бюргеров, и началась неслыханная теснота. А с ней явился и страшный мор — чума! Тысячи мёртвых рижан и лифляндцев сжигали чумных на кострах, хоронить было негде, все загородные кладбища были заняты русскими. Чума унесла и родителей Луизы — сначала мать, а следом отца. После смерти старого Маменса оказалось, что дела его страшно расстроены, поскольку склад с его товарами в предместье был сожжён московитами, а деньги, которые он давал в рост лифляндским баронам, почитай, пропали. Сбившееся в осаждённую Ригу лифляндское дворянство было вконец разорено войной. Более всего Маменсу задолжало семейство Левенвольда, но оно не могло заплатить ни талера. Имение их было разорено, старик Левенвольд умер, а два брата проживали как раз на чердаке дома Маменса и пробивались игрой в карты. Так судьба впервой свела Луизу с красавцем Рейнгольдом Левенвольдом.
«Ничего не скажешь! Мужик он и сейчас ещё отменный, а тогда был горяч как жеребец-трёхлетка!» Луиза даже глаза прикрыла от возбуждения, вспомнив ту первую ночь со своим постояльцем.
Денег он, конечно, ей не вернул, но предложил свои услуги. И весь тот чумной год Рейнгольд ночевал в её спальне.
Только в июле 1710 года шведы наконец сдались (об этом давно молились все рижане) и в город вступили русские. Вопреки россказням о бесчинствах московитов, русские солдаты не бесчестили ни жён, ни девушек, а их офицеры были отменно вежливы. В войске Шереметева порядок был строгий.
Рейнгольд исчез из дома Луизы, не заплатив по векселям, а его место занял статный русский бригадир Лука Степанович Чириков. От оного бригадира Луиза и заимела первые навыки русского языка.
— Что за чин «бригадир»? А чёрт его знает — ещё не генерал, но уже не полковник! — громогласно захохотал её новый постоялец, когда она спросила Степаныча в постели о его чине.
Но так или иначе определён был её бригадир фельдмаршалом Шереметевым в коменданты Риги, и Луиза зажила с ним безбедно.
Степаныч был человек широкий, добрый и денег, коли у него были, не жалел. Луиза даже подумывала о том, не оженить ли его на себе, да вот незадача: в Москве у бригадира была жена и дети. И жёнка коменданта, узнав, что её Лука, почитай, всей Ригой правит, поспешила к своему мужу. Пришлось расстаться с выгодным постояльцем.
Времена для Луизы настали самые чёрные. Хорошо, ещё, что отцов дом уцелел, и Луиза жила, сдавая внаём комнаты небогатым чиновникам в пасторам. А натура требовала иной, роскошной, жизни. И вот, спроведав от случайных знакомых, что Рейнгольд выгодно устроился в Петербурге при дворе жены наследника, Луиза захватила просроченные векселя Левенвольда в поспешила в новую столицу.
Левенвольд и здесь денег ей не отдал, но совершил нечто большее: пристроил Луизу камер-фрау к принцессе Софии-Шарлотте.
Должность была выгодная — ведать гардеробом принцессы. Одна беда: жена наследника скоро скончалась. Но Луиза успела переменить фронт — ещё до кончины Софии-Шарлотты она подружилась со старшей камер-фрау царицы госпожой Крамер и передавала через неё все новости о малом дворе Екатерине.
Новости были нужные и забавные: к примеру, Луиза с неудовольствием выдала любовные связи Рейнгольда с женой наследника. И после нежданной кончины Софии-Шарлотты место она не потеряла, а была взята младшей камер-фрау к самой царице.
Здесь она скоро выдвинулась, поскольку отличалась удивительной пронырливостью и ведала о всех придворных амурах. А Екатерина любила почесать язычок не менее своей камеристки. К тому же обе они были землячки-лифляндки и обе хорошо знали мужчин. Неудивительно, что Луиза скоро стала такой же доверенной камер-фрау, как и госпожа Крамер, и обе камеристки заимели при дворе царицы великую силу.