И Шёблад, то ли по молодости (после Гангута был изменен весь старший состав шведского королевского флота), то ли по охотничьей горячности, внял совету француза. Поставив все паруса, сначала фрегаты, а за ними и шведский флагман погнались вслед за русской эскадрой.
— Шведы вошли в шхеры, господин генерал! — доложил капитан голицынской галеры.
— Что ж, добрый почин! — Голицын весело рассмеялся, показывая под чёрными усиками удивительно ровные, прямо сахарные зубы.
Ему вдруг вспомнилась та атака под Добрым в 1708 году, когда он разгромил оторвавшуюся от королевской армии колонну генерала Рооса, То был добрый знак под Добрым! И недаром у его флагманской галеры имя «Доброе начинание», а Шёблад, как и Роос, оторвался от своих главных сил. Вот тот миг, который нельзя упустить! И Голицын второй раз за этот день приказал галерам «повернуть всем вдруг» и атаковать шведа в узком проливе.
Когда Шёблад увидел внезапный манёвр русских, он решил ответить контрманёвром и приказал своим судам развернуться бортом, дабы встретить атаку жестоким огнём морских орудий.
— Я разнесу их вдребезги, маркиз! — высокомерно бросил он французу.
— Конечно! Я же всегда говорил, что русский медведь не способен плавать! — Маркиз заложил белыми ручками свои розовые ушки, дабы не оглохнуть от рёва тяжёлых шведских пушек. Шведский флагман дал ещё залп, и было видно, как рухнули мачты на передних русских скампавеях.
— Бей, бей! — триумфовал Шёблад.
Шведы отбили первую атаку. Мимо «Доброго начинания» проносились разбитые скампавеи передового отряда с полуразрушенными бортами, со сбитыми мачтами. Некоторые из них горели. Но по сигналу Голицына на фарватер выходили из шхер главные силы русских.
— Сколько же их! — вырвалось у Шёблада.
И в эту минуту капитан флагмана испуганно доложил своему горячему адмиралу:
— Ваше превосходительство! Там, справа, «Венкерн» и «Шторфеникс» сели, кажется, на мель!
Действительно, при развороте бортом два самых крупных фрегата шведов крепко сели на мель. По приказу князя Михайлы к ним понеслись русские галеры. Затрещали вёсла, галеры становились со шведами борт о борт. И хотя от картечи десятки русских солдат и матросов падали в воду, тысячи, забросив абордажные кошки и порвав заградительные сетки, взошли на палубы фрегатов. Шведские стрелки поражали их с мостиков и с высоких мачт, но русские карабкались уже и туда, и скоро с обоих фрегатов были сорваны шведские флаги.
— Скорее, Корнев, прыгай в шлюпку и поспешай к Джемисону, прикажи ему немедля перекрыть фарватер! Не то, чаю, швед бежать собрался! — Голицын увидел манёвры шведского флагмана.
На галере «Триумф» Корнев застал капитана Джемисона в роли постороннего зрителя, хладнокровно наблюдавшего за разгоревшейся баталией из-за безымянного островка.
— Командующий приказал вашему отряду перекрыть фарватер, капитан! Надобно перехватить шведского флагмана! — передал Роман распоряжение Голицына.
— Но флагман уже уходит, драгун! — Джемисон не скрывал своего презрения к этому кавалеристу на море, его вообще крайне раздражало это засилье армейских офицеров во флотилии. Но что поделаешь, если командует флотом сухопутный генерал. — Смотрите, каков молодец Шёблад! — обратился Джемисон к своему адъютанту. — Нельзя поворотить оверштаг, невозможно повернуть и через фордевинд по ветру, так что же делает этот опытный мореход: начинает поворот, идя уже против ветра! Отдаёт якорь, не убирая парусов! Теперь наполняет паруса, ложится на другой галс, обрубает канат и уходит, уходит! Вот это, скажу я вам, мастер! Каков манёвр! — Джемисон шумно восхищался Шёбладом.
— Что же вы не выходите на фарватер, капитан? — не выдержал Роман. — Перекройте путь флагману!
— Да этот голиаф на полном ходу просто раздавит мои галеры! — Джемисон пожал плечами на горячность кавалериста. И только потом показал ему на задержанных в проливе манёвром своего флагмана два малых шведских фрегата. — А вот этих птенчиков мы атакуем!
И десять галер резерва, вынырнув из-за острова, отрезали отступление фрегатам «Кискин» и «Данск-Эрн».
— На абордаж! — приказал Джемисон, и его галеры окружили фрегаты с обоих бортов. Пороховой дым окутал шведские корабли, тяжёлые орудия били по галерам в упор, картечь сметала солдат с палуб. Но лёгкие русские скампавеи прошли сквозь огонь и схватились с фрегатами борт о борт.
Роман по абордажной лестнице одним из первых поднялся на борт «Кискина», наотмашь срубил палашом бросившегося было к нему матроса.
— Вперёд, на капитанский мостик! — крикнул он солдатам.
Шведы с мостика дали встречный залп, но в пороховом дыму пули миновали драгуна. Роман взлетел на капитанский мостик и потребовал, наставив пистоль на старика шведа: «Вашу шпагу, капитан!»
И в этот момент стрелок с грот-мачты прицельно выстрелил в офицера, и Роман стал падать, падать! Шпагу у шведского капитана взял молоденький русский мичман.
Сражение закончилось полной викторией. Хотя сам Шёблад и бежал на флагмане (на другой день Голицын сделал хорошую выволочку осторожному Джемисону, упустившему флагман), в руках русских оказалось четыре фрегата, более четырёхсот пленных и сто четыре орудия. О том, сколь ожесточённо дрались шведы и как нелегко было абордировать фрегаты маленьким русским скампавеям, говорили и наши потери: из шестидесяти галер Голицына сорок три получили повреждения, свыше трёхсот солдат и офицеров было убито и ранено. Правда, ни одна русская галера не затонула.
На другой день все паруса на взморье исчезли. Узнав о поражении Шёблада при Гренгаме, эскадры Вахмейстера и Джона Норриса удалились к Стокгольму. Русские снова стали полными хозяевами на Аландах и снова грозили берегам Швеции. Британский флот оказался бессильным защитить шведов. Это наособицу отметил Пётр I, сообщая в Петербург Меншикову: «Правда, не малая виктория может причесться, а наипаче, что при очах английских, которые равно шведов обороняли, как их земли, так и флот». Царь надеялся, что Гренгам, «может, приведёт англичан к другой мысли». И оказался прав. После гренгамской баталии даже король Георг понял, что Россия в её новом положении неуязвима, и отправил в Стокгольм вынужденное послание принцу Гессенскому, ставшему к тому времени королём Швеции Фредериком I: «Я заклинаю, ваше величество, как верный друг и союзник, заключить мир с царём и устранить, поскольку это от вас зависит, неудобства и опасности, каким подвергает вас и ваше королевство теперешнее положение».
Переменила свою позицию и Франция, предложившая в августе 1720 года посредничество между Россией и Швецией. Французский посол маркиз Кампредон стал «летать» меж Стокгольмом и Петербургом. И хотя из этого посредничества прямо ничего не вышло, в Швеции поняли, что все союзники их покинули и лучше идти на прямые переговоры с Россией. Осенью 1720 года в маленьком финляндском городке Ништадте снова встретились русские и шведские представители.
Так Гренгам открыл путь к Ништадтскому миру. Пётр I высоко оценил заслуги героев Гренгама. Как и после Гангута, были выбиты золотые и серебряные медали для участников баталии с поучительной надписью: «Прилежание и храбрость превосходят силу!» Михайло Голицын получил от царя в «знак воинского труда» именную шпагу, а за «добрую команду» — трость, осыпанную алмазами. За взятие пушек из казны на награды было особо отпущено девять тысяч рублей золотом. А в Санкт-Петербург доставили сотни раненых. Среди чих был и полковник Роман Корнев, переменивший в этой баталии доброго коня на галерную скампавею.
НИШТАДТСКИЙ МИР
Старая истина гласит, что войну начать куда легче, чем достойно её закончить. На памяти Петра было уже два мирных договора — Константинопольский 1700 года и Прутский 1711 года. Для заключения первого победного мира понадобилось четыре года переговоров, для подписания второго, после прутской незадачи, всего три дня. Так что Пётр мог сравнивать и понимал, что победный мир приносят не только виктории армии и флота, но упорство и искусство в ведении переговоров. В этом царь и его дипломаты оказались на высоте. Стараниями таких послов, как князь Куракин в Лондоне и Гааге, Василий Лукич Долгорукий в Париже и Копенгагене и Павел Петрович Ягужинский в Вене, система Стэнгопа, направленная против России, развалилась.