Антонио Алвес Редол
Когда улетают ласточки
Они любили друг друга без памяти: вся ткань их жизни будто сплеталась из слов, обращенных друг к другу, из движений ищущих рук, из страстных и умиротворенных взглядов, а мир был расцвечен яркими красками, одинаковыми для обоих.
Этот мир, казалось, открылся им в мгновение первой встречи и даровал спасение от чистилища, где некогда они предавали себя в объятиях других: свершилось таинство прозрения во всей чистоте и непреложности.
Даже разъединенные пространством, они чувствовали друг друга. Пространство между ними было заполнено неудержимой любовной страстью: так и хотелось соединить их – ведь яростный пламень алчной стихии мог опалить и зажечь нас самих. В конце концов они сожгли себя в огне страсти, а ветер, которому не терпелось увидеть пепел их любви, загасил этот огонь.
Я понял это вчера.
Тому, кто не знал их, могло показаться, что двое влюбленных заботятся о доме, о том, как бы получше устроить себе гнездышко.
Она говорила ему о цвете стен: все время после обеда ушло у нее на выбор красок по каталогам – что, если добавить к ярко-красному немного охры, может, тогда получится нужный оттенок? Они уже облюбовали лимонно-желтую софу, два кресла густого темно-зеленого цвета – всё как нельзя лучше подойдет к современному столу из металла и стекла, и еще книжную полку светлого, очень светлого дерева, чтобы переплеты книг выглядели красивее.
Ей хотелось побольше света, яркого света; он поморщился и нехотя возразил, что предпочитает полумрак, мягкий, не раздражающий свет.
– Не хочу жить как в аквариуме.
И верно. Они сейчас как две рыбы в аквариуме.
Со свойственной ей мягкостью она настояла на своем, хотя ее нарисованные брови на миг недоуменно дрогнули; он согласился, пусть она делает, как хочет, но голос его, точно стальной хлыст, рассек обманчивое спокойствие дома.
Далекие, не глядя друг на друга, они надолго замолчали. Они уходили друг от друга, но я не знаю куда. Ни ей, ни ему не хотелось отступать первым.
И пока не пришло время откровенных упреков, они еще пытаются удержать ускользающий призрак страстной любви, которую оба с жадностью испили до дна, – вот и меняют мебель и цвета вокруг, а в действительности все в их сердцах уже окрашено в тусклый, мучительный, безысходный цвет – цвет пепла.
Не буду доискиваться, чья тут вина, да это и не важно.
В доме уже царит одиночество; они одиноки даже среди случайных друзей, которых зовут к себе в гости, лишь бы не молчать вдвоем. А может, и потому, что страшатся услышать то, в чем каждый из них не смеет признаться даже самому себе.
Теперь лишь случайность, любая, пусть самая нелепая, может вытащить их из этой трясины, куда завело обоих выжидание, но и тогда горький осадок исчезнет нескоро. Или никогда…
Она объявила, что устроит вечеринку под предлогом перемен в доме. Он снисходительно улыбнулся и попросил не забыть бутылку виски для него…
Он говорит сухо и горько, и слова его падают, как осенние листья. Воздух словно рассыпается на осколки, когда он встает и через всю комнату направляется к портрету, который писали с него два года назад. Картина уже старше его любви.
– Если рисовать меня сейчас, нужно изобразить тут высохшее дерево…
– Это надругательство над деревом…
Он [1] оборачивается и ждет, что она скажет дальше. Она [2]берет сигарету и прикуривает, чиркая спичкой о шершавую кожу сумочки, – как бы поджигая затянувшееся молчание.
[1] Окончив геологический факультет, занимается продажей сельскохозяйственной техники. Начал учиться, страстно желая постичь тайны земли, по которой ступает. Теперь же он страстно жаждет другого – заполучить мощный «феррари». И все свои надежды возлагает на то, что тесть продаст кору пробкового дуба.
[2] Два курса историко-философского, один курс юридического факультета, первое замужество в двадцать, второе – в двадцать два; думает, что больше замуж не пойдет, но считает, что достаточно разбирается в мужчинах, чтобы наслаждаться жизнью. И все свои надежды возлагает на то, что отец продаст кору пробкового дуба.