— Подбирайте выражения, в конце концов! — хлопнул Ванин по столу ладонью и оттянул на шее галстук. Загребин оживился.
— Счас, — не останавливался Серега. — Что расскажет в школе детям человек, когда не имеет трудовой биографии? Он ее, биографию, выдумает: язык такому легче гнуть, чем спину. Польза? Нету. То есть государству тяжело таких, как Загребин, на закорках тащить, когда всюду рупь нужен: и на производство, и на оборону, и на развитие мирового социализма…
— Человека чернишь, а сам от общественных дел — в кусты, — перебил Ванин.
— Я в рыбном надзоре состою. Коль с душой, то дел хватает.
— Непыльно! С рыбкой-то пользительно! — в угоду Ванину выкрикнул Чуев и рассмеялся.
— Да, да, — подхватил Ванин, — ходят разговоры: Резников торгует рыбой, изъятой у рыбаков.
— Чего зря клепать, — вмешался Карелов. — В столовую он сдает. Отнимает у браконьеров и честно… Сам рыбак, знаю. Я тут вот что хотел… — как бы извиняясь, продолжал Карелов, — Загребину за сыном бы присмотреть надо. Учится он у него — не бей лежачего и моего Мишку сбивает. А парень он способный. Ты уж, Иван Яковлевич, присмотри за ним, а то ведь счас свихнуться… а потом…
Загребин что-то промямлил, покхэкал.
— Мы отвлеклись от главного, — сказал председатель. — Давайте выступать по существу.
Поднялся Ванин:
— Меня перебили. — С минуту взгляд его был далеким. — Вникните, товарищи, — мечтательно заговорил он, — что будет стоить стране замена общественником хотя бы одного милиционера…
— Дырки от бублика! — прервал мечту Ванина Серега. — Милиционеру сто двадцать плотют, — а Загребину — двести пятьдесят. Ты меняй, да не в счет производства, — вцепился в свое он.
— А сам-то, жадюга, — встрял опять Чуев. — Егорова на пенсию провожали — рупь не дал.
— Вы проводы делаете? Вы пьянки устраиваете до поросячьего визга. А назавтра в шахте, что тараканы мореные. Все желудки водкой пожгли.
— Это ты зря, Серега…
— Проводы — дело хорошее, — послышались голоса.
— На рупь шибко не погуляешь.
— Все равно… Шиковать стали. Не ко времю…
Словом, собрание в намеченное Ваниным с Загребиным русло не входило.
Ванин побледнел, ноздри его раздулись:
— Хватит! Это черт знает… Злопыхать на общественные порядки, на коллектив. Вызывает подозрение…
Голос Ванина скорбел.
— Да чего зря-то?.. — удивил всех фальцетик Симашенки. — Прав Резников: хоть крути, хоть верти, а Загребин должен в шахте работать.
Ванин развел руками: «Ну, не знаю». И сел.
— Ты подумай о сыне, Иван Яковлевич, — твердил свое Карелов. — Вином моего Мишку спаивает. Деньги где-то берет.
Загребин, налитый густой краснотой, будто не реагировал ни на слова Карелова, ни на собрание, которое как-то сразу притихло.
Ванин заговорил о том, что собрание сорвано по вине Резникова и нужно поставить вопрос о недостойном его поведении.
— Ладно, — сказал Серега спокойно, — ставь когда такой, — и пошел к двери.
Несколько дней все ждали бури. Но, видно, Ванин на холодную голову решил Серегу не трогать. Напротив, Загребин стал спускаться в шахту. Правда, не на смену, а на час-два. То какую-то ревизию механизмов делать, то опись. Серега же в отпуск ходил четыре зимы подряд, «по производственной необходимости». Да и шут с ним, с летом: в ялты Сереге не ехать, весь отпуск поливай огород да поли.
Для него отпуск — это отлежаться, отоспаться, днем в кино походить. В ялты Сереге не ехать — они денежку тянут. А полечиться и в профилактории Серега может, без отрыва от работы. За семнадцать рублей. Кормят и лечат — по рассказам — на этих курортах в два раза хуже, чем в профилактории. Так что пусть в ялты ездят те, у кого пухлые карман да пузо — растрясут…
Ну и тихо же Карелов деньги считает. Истомишься в очереди. Да ладно: тихо — не лихо. Загребин, бывало, что фокусник: раз-раз и — отвали. И все с шуточками-прибауточками. А неловко как-то было у кассы. Этакий душок нечестности витал над столом.
— За марочку тридцать копеек, — воркует, бывало, Загребин.
— В прошлый раз платил.
— Не обеднеешь, ки-ки-ки…
Деньги платят. Торговаться? Да ну его к шутам, а марки не берут — одна в год положена. Деньги прибывают — марки остаются. Загребин их потом опять в оборот пускал.
У Сереги по этому случаю неприятность была. Не успел расписаться, как Загребин накидал сто двадцать один рубль. Звякнул мелочью.
— Погоди. — Серега, комкая бумажки, пересчитал, собрал мелочь. — Сорок пять копеек. В ведомости — семьдесят пять. Рассчитай сполна.