— За марочку ДСО… ки-ки-ки…
Серега вынул из кармана бумажку, развернул;
— Вот они, марки.
Загребин кинул два пятнадцатника. Один упал.
— Подыми деньги.
— Иди. Получил — не задерживай. — Щеки запунцовели, глаза подернулись ледком.
— Ты что, Серега! — зашумели задние. — В столовой пиво, а он из-за пустяка…
— Тебе чего надо? — В голосе Загребина угроза.
— Подыми деньги. Не зарабатывал, чтоб бросать.
— Сам поднимешь.
С минуту они смотрели друг на друга. Серега будто забыл про деньги. Он был неожиданно поражен вспомнившимся ему лицом. Ну, да! Эта же сытая, самодовольная рожа, эти же глаза, в которых: «Прочь с дороги — раздавлю». Что с того, что лицо это встретилось давно, в войну, и не на шахте, а в родном совхозе, куда Серега приехал раненый на побывку? Две капли. А может, и тогда Загребин был? Да какая разница. «Долгонько же ты живешь. Уж и не думал встретиться, а гляди-ка…»
А как было: из Ленинграда привезли еле живых от голода детей. В совхозе было тоже голодно, и бабка Елена, приставленная ухаживать за детьми, совсем извелась — картошки и той не досыта варила. Она и пожаловалась Сереге на управляющего. Тот прямо днем резал петухов на птицеферме и носил домой в открытую.
— Что за домашний фашизм?! — удивился Серега и стал наблюдать.
Встретил. Управляющий грузный, мрачный, и Серега смекнул: без боя не обойтись. Силы явно неравные, и нога еще не зажила, да ведь наше дело правое.
— Куда петушка?
Управляющий надвигался горой, не сбавлял хода.
— Занеси-ка бабке Елене.
Ноль внимания.
— Ты что ж, пьявка, кровь тут сосешь!
Тот как ветку, отвел Серегу с дороги.
Тогда маневром возьмем. Набычился и — прямой наводкой головой в широкий бок. Три ребра высадил. Спасибо родному военкомату: от суда спас — на фронт поскорей отправил.
И вот опять встретились. Он? Ясно он. Только фамилия другая, а зло то же самое.
— Не подымешь?! — мослатая рука потянулась через стол к Загребину.
И быть бы беде, да несколько рук оттянули сзади, вытеснили из раскомандировочной.
— Сдурел ты. Загребин, что он зря нам выдает?.. Что-то иметь должен… — не то уговаривали, не то упрекали Серегу.
Серега тогда как-то обмяк, душу щемило, сосало. «Как не поймут, — думал с болью, — что паразита надо уничтожать. Мало ли что комар из тебя всю кровь не выпьет, но он же пьет. Чистую!»
— Ладно, идите к Загребину, сдохнет он без вас.
И теперь, через столько лет, Загребин опять у Сереги в напарниках. А как работает, сукин кот, Серега не нарадуется: хоть ключ, хоть молоток в руках его играет. И сжимает сердце досада: каким бы мог человеком быть Загребин, коль загодя отбить у него повадку к дармовому хлебу. Если бы да кабы.
Ванин не зря грел за пазухой Загребина: его рабочий — общественник городского масштаба. А как посадили сына за ограбление ларьков да поднялся шум, тут Ванин-то и выбросил из-за пазухи дружка и брезгливо руки обтер. Ванин-то отвернулся, а рабочему человеку негоже на живую душу плевать.
Загребин получил деньги, но не уходил, ждал Серегу.
— Может, зайдем, Сергей Сапроныч… По кружечке? — и заглядывал в глаза.
— Недосуг мне, Иван Яковлевич. Ты уж прости.
Ему не хотелось обижать Загребина, и тот, должно быть, понял искренность его отказа.
— Ладно, — сказал, — зайду один.
Пошел, а Серега вослед ему глядел и думал: «То ли по совести человек сменился, то ли по условиям». И решил: нет, по условиям… Прижали, куда денешься. Дитенка опоздай воспитывать на годок-два — и крышка. Как в народе говорят: учи, пока поперек лавки лежит, повдоль ляжет, не научишь. Значит, глядеть надо за такими, как Загребин, и крепко глядеть, решил Серега.
Весь пришахтовый двор был уставлен мотоциклами и легковыми машинами разных марок. Шахтеры из других смей приехали получать зарплату. Справно зажили, ничего не скажешь. Серега ни машины, ни даже мотоцикла не имеет. Все как-то не получалось. Года за три скапливал денег, а глядишь — уже мать навестить нужно. Опять же один не поедешь — мать внуков ждет, а их трое да жена. С Дальнего Востока в Оренбургскую степь съездить — и мотоциклом не обойдешься. А навещать мать — это закон. Серега и сам тоскует по матери, хоть и без малого дед. Мать и и в какую не хочет жить в городе. Живет у младшего брата в совхозе. А у того разве птичьего молока нету: полные сараи птицы да скота. Сам тракторист, зарплата почти одинаковая с Серегиной. Зовет все. Бросай, мол, приезжай домой.