Выбрать главу

Туристские автобусы проскакивают поворот на Матхуру и потому, что понять ее чужеземцу сложно. На это у него, как правило, не оказывается времени. Да и к чему ему эти грязноватые улочки, это пестрое многолюдье, вечно дерущиеся собаки, пресловутые священные коровы да белые ослики с тяжелой поклажей на спинах? К чему ему эти горы желтых, зеленых, красных плодов, зычные голоса торговцев тряпьем и гирляндами храмовых цветов?

Уже упомянутый сын Шах Джахана Аурангзеб, придя к власти, повелел отломать, где только возможно, руки и головы у скульптур индусских богов и разрушить индусские храмы. Тогда-то и разобрали знаменитый матхурский храм и воздвигли на его месте огромную напыщенную мечеть. Основание храма, однако, пощадили — оно, по-видимому, понадобилось строителям мечети. Позднее, когда закончилось в Индии мусульманское правление, часть храма восстановили. Храм и мечеть оказались сплетенными в тесных объятиях и превратились в живой символ вынужденного сосуществования индуизма и ислама в этой стране.

Но я не рассказал еще главного: в сохранившемся основании древнего храма располагалась тюрьма, в которой родился Кришна, сын Васудевы. Едва ли, задав вопрос, кто такой Кришна, вы сможете получить точный ответ. Это веселый пастух со свирелью, то и дело затевающий рискованные игры с юными пастушками, и колесничий воина Арджуны из «Махабхараты», бунтарь против религиозных канонов, и воплощение бога Вишну, герой, освободивший народ от тирании злодея Кансы, и мудрец, стремящийся избежать кровопролития, удалой повеса и строгий ревнитель долга и чести.

Легенда, которую каждый в этой уличной толпе считает былью, гласит, что правил Матхурой около трех тысяч лет назад злой король Канса. Однажды ночью некий голос сообщил ему, что падет он от руки восьмого сына своей сестры Деваки. И порешил он тут же зарубить сестру, и обнажил саблю. Но муж ее, Васудева, кротко предложил злодею заточить его с женой в тюрьму и убивать всех детей, которые у них родятся. Каждый раз, когда у несчастной четы рождалось дитя, Канса убивал его. И вот пришел черед восьмого ребенка. Это был горластый и смуглый, почти черный мальчик.

— Вот здесь была его колыбель, — маленький, сжавшийся от холода и замотавший голову чем-то вроде шарфа гид — дело было в январе — показал рукой на — небольшую приступку на каменном полу. — А эта дверь была заперта на тяжелый засов. Деваки и Васудева сидели вот здесь и, скорее всего, плакали. Наутро должен был прийти Канса и убить малютку. И тут-то явился Васудеве голос и повелел: положи мальчика в корзину и выйди из тюрьмы. К удивлению Васудевы, дверь открылась. Голос предложил Васудеве перейти Джамну, и тот с корзиной на голове перешел ее, как посуху. По другой версии уровень воды в Джамне вдруг сразу понизился, и он перешел ее вброд. Затем голос сообщил, что у сестры Васудевы в местечке Гокул, куда он попал, оказавшись на другом берегу Джамны, только что родилась дочь, которую надо незаметно взять из колыбели, оставив в ней мальчика. Сестра Васудевы Яшода и ее муж крепко спали. Васудева осторожно вынул из колыбели девочку и положил в нее Кришну. Затем таким же путем с девочкой в корзине вернулся в тюрьму, и дверь за ним сама закрылась на засов.

Когда наутро Канса, явившись, вынул из ножен саблю, девочка, выпорхнув из колыбели, как птица, пропела: сын Деваки, который убьет тебя, жив и здрав.

Обезумевший от ярости Канса приказал убить всех мальчиков, родившихся минувшей ночью. Но на Гокул его власть не распространялась.

Мой гид, увлекшись собственным рассказом, как будто согрелся. Он снял с головы шарф и набросил его на плечи. Пока он все это излагал, мы добрели до Гокула. Мы стояли на гхате. Из мутной зеленой ряби Джамны то и дело высовывали головы огромные черепахи.

— Это первый гхат Вишрам, — сообщил гад. — Здесь Васудева отдыхал несколько минут, когда перешел Джамну. Пойдемте наверх, в храм Нанда, приемного отца Кришны.

В храме было светло и шумно. У дверей его толпились калеки, святые, дети, попрошайки, которые скопом рванулись ко мне, но мой добрый гид сказал им что-то отрывистое, и они остановились. Сняв обувь, мы ступили на холодные узорчатые плиты. Седой брахман предложил мне качнуть люльку, украшенную золотой вышивкой, символизировавшую ложе Кришны-младенца. Затем он предложил мне внести свою лепту в кассу храма.

— Это приемные родители Кришны и его брат Бал-рам, — зашептал гид, указав на изваяния в глубине. — Когда Кришне исполнилось семь лет, его приемные родители переехали в Брнндаван… Там-то, в Бриндаване, Кришна и стал пастухом, там начал играть на своей знаменитой флейте, полюбил Радху и проказничал с пастушками.

Надо полагать, что в- то время никто еще не знал, что пришел он в мир воплощением великого Вишну. Впрочем, голос, явившийся Кансе, знал. «Берегись, — сказал он тирану. — Спета твоя песенка». И как ни пытался коварный Канса увильнуть от возмездия, не смог. И Кришна в один прекрасный день появился в Матхуре вместе со своим братом, убил злодея, освободил из тюрьмы его престарелого отца — своего деда и, конечно, своих родителей — Деваки и Васудеву.

Обо всем этом я, разумеется, читал задолго до того, как юный гид начал меня просвещать. Читал с некоторой иронией, не задумываясь над тем, что мне позднее покажут тюремную камеру, где родился герой, а затем и гхат, где он отдыхал, когда прикончил злодея, второй гхат Вишрам. Пока мы осматривали тюрьму у подножия мечети, гхаты и храм Нанда в Гокуле, легкая ирония продолжала жить во мне. «Вещественные доказательства» вроде тюрьмы, каменных ступеней или люльки не производили на меня особого впечатления.

Но вот мы прибыли в Бриндаван. Еще более людный и шумный, чем Матхура и Гокул, и такой же тесный и неказистый. Голые до пояса, посыпанные пеплом йоги или вишнуитские святые, циновки, заваленные замками, плошками, фонариками и бог весть чем, велорикши, с трудом продирающиеся сквозь толчею, неожиданная стайка школьниц в голубеньких пелеринках и, конечно, множество самых разных животных составляли привычный пестрый рисунок улицы небольшого индийского города. И вдруг все это исчезло, прекратилось, оборвалось. Мы оказались в совершенно пустом переулке, в который выходили ворота нескольких храмов. И тут я впервые услышал магическое заклинание «Харе Кришна, Харе Рам!».

Самый большой из храмов здесь Бхагван Баджан. В нем сидят на полу, подобрав под себя босые ноги, женщины в белом. Одна из них дирижирует хором, яростно, безудержно, вызывающе воздающим хвалу Кришне. Две тысячи вдов уже многие сотни лет непрерывно возносят эту хвалу. Они сменяют друг друга не сразу, а постепенно, по 10–15 человек, и хор не замолкает. И этот живой памятник удали, красоте, мудрости и величию красноречивее всех прочих «вещественных доказательств». Не важно — был ли герой Кришна. Важно, чтоб было все это в жизни — и красота, и мудрость, и удаль. Сколь притягательным должен быть тысячелетний эпический образ, чтобы так вот слиться, срастись с представлениями о боге, сделаться частью души народа!

Две тысячи женщин пели славу Кришне. Одни были старые, изуродованные временем, другие еще не достигли апогея своей красы, третьи уже обрели ее в полной мере. Худые и полные, низкорослые и высокие, статные и неказистые, они пели одну и ту же фразу, вкладывая в нее все свое существо, все свои несбывшиеся мечты, все свое вдовье горе, всю свою женскую нежность.

Женщины эти ни с кем не общаются. Они живут в хижинах, когда-то брошенных хозяевами, кормит их и одевает в белую ткань крупнейший здешний храм Бриндаван бихари. Покинув хор, я направился туда.

Храм находится у самого берега Джамны. Путь к нему вымощен мраморными плитами, на которых вырезаны имена лиц, внесших материальные пожертвования, и их родителей. Белыми плитами выложены снаружи и изнутри все стены храма и его подсобных помещений. А за храмом на берегу Джамны под присмотром брахмана в желтой тоге висят на ветках старого баньяна красные, синие, желтые сари… Вроде бы те самые, которые Кришна украл у купавшихся пастушек.