И он запел свои стихи — на языке малаялам стихи не читают, а поют. И исчезла корявая буква «р», и голос его, обретший вдруг неожиданно приятный тембр, зазвенел над морем, и пропетое имя «Ленин» объяснило мне частично содержание стихотворения. О. Н. В. Курун — один из крупнейших поэтов Кералы, бесстрашный коммунист, — известен в Тривандраме каждому. Он повел меня в круглый высокий дом на холме, на стене которого горели два слова «Ленинская клиника». Сооружение оказалось внутри небольшим залом со сценой и рядами стульев. Собственно клиника находилась рядом. Лучшие врачи города бесплатно принимают здесь детей, ставят диагноз болезни и направляют маленьких пациентов на лечение в различные больницы или назначают домашнее лечение. Пока дети находятся в руках эскулапов, с их родителями проводятся в зале беседы на самые различные темы. Популярность «Ленинской клиники» огромна. В ней выступают крупнейшие политические деятели, писатели, художники. Когда мы пришли в нее, я еще раз услышал стихи Курупа — со сцены. Он пел что-то ритмическое и торжественное.
Кочин. Почему главная улица Кочина называется «Эмджи роуд»? В ответ на этот вопрос кочинцы пожимали плечами, и это удивляло меня, пока я не сообразил, что «Эм» и «Джи» первые буквы имени «Махатма Ганди». «Эмджи роуд» несколько напоминает Голл-роуд в Коломбо. Она насквозь пронзила пеструю и шумную континентальную часть Кочина, которую считают отдельным городом по имени Эрнакулам. Она нарядна и вместе с тем буднична, современные многоэтажные здания соседствуют с небольшими неказистыми постройками. Железнодорожно-шоссейный мост соединяет Эрнакулам с искусственным островом Биллингтона, созданным в процессе углубления порта. На острове аэродром и аэропорт. Со следующим островом, где расположен форт Кочин и район Маттанчери, его также связывает мост. Около десятка островов — девственно зеленых, манящих прохладой пальмовых рощ, и урбанистически строгих, густо застроенных домами, среди которых встретишь и церковь, и индусский храм, и мечеть, и синагогу, — вот что такое Кочин, один из крупнейших портов западного побережья Индии.
Каких только пришельцев не знал Кочин! Еще в VI веке до нашей эры здесь появились первые еврейские колонисты, немногочисленные потомки которых живут сегодня в Маттанчери вокруг синагоги. В 1500 году пестрые острова были захвачены пиратами Афонсу Альбукерки, того самого португальца, который, как помнит читатель, вторгся позднее в Гоа. Португальцев прогнали голландцы, голландцев — англичане.
В 1502 году здесь побывал Васко да Гама. Через 22 года юн вернулся в Кочин, где и умер, и был похоронен. Позднее, в 1538 году, его останки были перевезены в Лиссабон, но могильная плита, под которой он покоился 14 лет, сохранилась…
Кочин — если иметь в виду и острова, и Эрнакулам — насчитывает более одного миллиона жителей. Это крупнейший город Кералы, которому значительно уступает по размерам и ее столица. В одном из переулков в Эрнакуламе я набрел на двухэтажное здание с двумя красными флагами по углам. Это были штаб-квартиры кочинских организаций КПП и КПИ(М). Последнюю за границей иногда называют «параллельной».
Дом был, очевидно, разделен одновременно с расколом единой компартии в 1964 году. В нижнем этаже разместился книжный магазин. Кроме коммунистической литературы, произведений классиков марксизма на английском и малаялам я обнаружил в нем множество произведений русских и советских писателей.
Наверху, в левой половине мансарды, в помещении КПП под яростно вращавшимся феном, я познакомился с юношей по имени Биной Вишвам. Вишвам — типичный малаяли: аккуратное, точеное смуглое лицо, горящие глаза, стройная сухощавая фигура, длинная, до пят белая юбка-лунги, отличающаяся от дхоти тем, что подол ее не связывается между ногами. Он — секретарь местной организации Всеиндийской студенческой федерации КПП. О своей работе говорил с увлечением. Обнаружил хорошее знание многих произведений советской литературы. Рассказывал о кочинских докерах, о рабочих здешней верфи, об их солидарности и ответственности в общей борьбе…
Лодочник вез меня по широкой морской протоке мимо- острова Гунду, где рыбаки используют у берега огромные китайские «пауки» — сети, привязанные к крестовине на длинной многометровой жерди. Мы проплыли мимо опутанных зарослей острова Болгхатти, мимо стройных высоких пальм с гроздьями золотистых орехов, которые я раньше видел только в Шри Ланке.
— Совиет шип — советское судно — сказал вдруг лодочник, вытянув руку, когда мы подплыли к главному причалу. И через несколько минут я смог прочитать название «Брянский рабочий». А еще через полчаса беседовал с Виктором Матвеевичем Дядиком, немолодым уже капитаном из Одессы, который водит это судно отечественной постройки полтора десятка лет. «Брянский рабочий» стоял под погрузкой: чрево его медленно заполнялось орехами кешью, джутовым волокном и кокосовой копрой. А у другого борта толпились лодчонки и их владельцы, путая русские слова с английскими, бодро призывали наших моряков менять на кокосы и манго мыло и одеколон. Моряки смеялись, отвечая им что-то на такой же языковой смеси, все были довольны и веселы.
Мы с Виктором Матвеевичем стояли на баке у фальшборта.
— А Индия меняется, — сказал он. — Впрочем, меняется все на свете. Не хотите ли отведать нашего борща?
Андаманы. «Сэллъюлэр» значит «ячеистый». Многие десятилетия это английское слово было здесь синонимом тяжких страданий и унижений. Оно стало и символом твердости борцов за свободу, их воли и мужества. 700 одиночных клеток и ячеек и дали имя этому мрачному сооружению: общих камер в нем нет. Нам, пятерым советским журналистам, показали крошечные одиночки, отделенные друг от друга чуть ли не метровыми стенами, скрипучие засовы, кандалы, орудия пыток. В камерах было пусто и чисто. Их недавно белили. Да и решетки, покрытые черной масляной краской, казалось, еще не просохли. Тюрьма Сэллъюлэр включена в число национальных памятников, подлежащих охране и систематическому уходу. И это понятно: на круглой стене смотровой башни золотыми буквами выбиты имена узников Сэллъюлэра. По штатам: Пенджаб, Уттар-Прадеш, Махараштра. Здесь гноили, истязали, убивали цвет индийского народа, его надежду. Огромная пустая тюрьма на высоком портблэрском холме будет вечно напоминать об этом… Впрочем, тюрьма не совсем пуста — один из ее корпусов превращен в городскую больницу, а во дворе построен решетчатый флигель, в котором плетут веревки, строгают доски и шьют мешки заключенные, посаженные на короткий срок за мелкие преступления.
Ровно два часа мы летели в Портблэр из Калькутты. С трудом затормозил «Боинг-737» на короткой взлетно-посадочной полосе. Вокруг громоздились подсвеченные солнцем зеленые холмы. У трапа нас встретило несколько человек — представители полиции, гостиницы, аэропорта, оповещенные заранее о нашем визите. В паспортах наших проставили аккуратненькие штампики о прибытии, будто мы попали в другую страну. И с этого момента нашу маленькую группу власти ни на минуту не упускали из виду.
В Дели в течение трех месяцев мы пробивали эту поездку. Андаманские и Никобарские острова, так же как и северо-восточные штаты, закрыты для иностранцев. На одном из приемов я, что называется с ножом к горлу, пристал к министру информации, потом написал ему заявление от имени пятерых советских журналистов. Вел долгую переписку с ПиАйБи и другими организациями. В конце концов в руках у меня оказался желанный «пермит». И конечно же, я и не подозревал, что большинство перечисленных в нем островов окажутся необитаемыми. Это выяснилось уже в Портблэре. По нашей просьбе местные чиновники, добрые и отзывчивые люди, направили в Дели запрос — нельзя ли показать нам хоть один остров, населенный джаравами, великими андаманцами или онгами. В последний день нашего пребывания в Портблэре пришел ответ: нельзя…
Портблэр, столица союзной территории Андаманские и Никобарские острова, насчитывает 26 тысяч жителей. С многочисленных холмов, на которых он расположен, видишь сквозь незамысловатые прически пальм морскую синь, подернутую искрящейся рябью, сочную зелень соседних островков и ломаные линии окутанных туманом гор на островах дальних. Красив ли Портблэр? Наверное, нет, если приложить к нему обычные урбанистические мерки: ни широких проспектов, ни современных башен, ни броских реклам. И все же, когда подплываешь к этому городку на мотоботе и вечернее солнце откуда-то снизу подсвечивает зеленые холмы, добротные старинные особняки, приземистое и длинное здание единственного на островах колледжа, расположенные на разных уровнях терема гостиницы «Бэй Айлэнд», узкий пирс, у которого столпились диковинные рыбацкие суденышки, начинаешь понимать, что Портблэр не просто красив, но красив чертовски.