Вглядываюсь в холмы, утыканные пальмами, в узкие, горбатые улочки, в маленькую покатую площадь с башенкой для часов посредине. Меня окружают типичные индийцы — торговец ракушками, точно такой же, как в Махабалипураме под Мадрасом, щеголеватый офицер-сикх в тюрбане цвета хаки, точно такой же, как в Дели или Чандигархе, бенгальский рыбак, седина которого резко контрастирует с почти черной, обгоревшей на солнце кожей, ничем не отличающийся от своих собратьев из-под Калькутты. И все-таки порт-блэрская улица чем-то отличается от стандартно-среднеиндийской. Чего-то явно не хватает. Ну конечно же, ясно чего — велорикш. Только ли их? Нет беспризорных ребятишек, нет оборванцев, не видно «святых» с разрисованными лбами. Нет нищеты и ее антуража.
Нет в Портблэре или почти нет и того, что не бросается в глаза на улице, но незримо присутствует в индийской жизни и наносит стране огромный ущерб, — кастовых предрассудков. За неделю пребывания на Андаманских островах мы познакомились с десятком молодых семей, в которых муж и жена происходили из разных каст.
Первыми поселенцами на Андаманах были высланные сюда в 1858 году участники сипайского восстания, покачнувшего основы английского колониального господства в Индии. Вплоть до завоевания Индией независимости три сотни Андаманских и Никобарских островов оставались практически незаселенными. Сейчас на них живет двести тысяч человек — переселенцев с материка, как здесь именуют Индостанский полуостров. Больше всего бенгальцев, на втором месте тамилы, на третьем — малаяли. Правительство поощряет переселение. Особенно когда речь идет о фермерах и рыбаках.
— Люди начинают новую жизнь на пустом месте. Начинают с нуля. Они не берут с собой предрассудки прошлого, которые затрудняют взаимопомощь, столь важную в новых условиях.
Мистер М. Л. Кампани, задумавшись, теребит седой ус. Год назад этого крепкого, подтянутого, решительного человека, 16 лет прослужившего в армии и 23 на государственной службе на бурлящем северо-востоке страны и в Дели в министерстве внутренних дел, назначили губернатором союзной территории Андаманские и Никобарские острова. Он, как и большинство наших собеседников, не может похвастаться андаманским происхождением, Однако бывалое сердце его успело прикипеть к сказочно прекрасному Андаманскому морю, к холмам и пальмам.
— Пока что площадь наших плантаций составляет лишь 23 тысячи гектаров, — по-военному четко докладывает он. — 20 тысяч из этого числа — под кокосовыми пальмами. Мы выращиваем также масличные культуры. Острова наши молоды, почва здесь тонкая, обрабатывать ее не просто. Тем не менее мы стараемся интенсифицировать производство. Главное паше богатство — лес. Есть и ценные породы, и мягкие, идущие на спички. Построили несколько заводов, выпускаем древесину для мебели, фанеру, строительные конструкции. Важное место в наших планах занимает рыболовство. Пока что у нас всего восемь траулеров. В ближайшее время мы доведем их число до 30. Думаем развивать и прибрежный, и глубоководный лов. Но техническая база еще слаба, нет мощных холодильных устройств, которые позволили бы вывозить рыбу на материк. На наших островах она стоит очень дешево — 2 рупии килограмм. Реализация ее здесь не покроет расходов… Важной частью экономики должен стать туризм — и индийский, и иностранный. Но пока что мы делаем лишь первые шаги в этом направлении… И наконец, геологи полагают, что на наших островах будут в скором времени обнаружены нефть и природный газ… Посмотрим…
Мы стоим с мистером Кампани на широкой веранде губернаторского дома, построенного в начале века, тяжелого и просторного. Отсюда открывается вид на портблэрскую бухту. На море, уходящее в бесконечность. У самого берега рыбаки-бенгальцы с двух лодок выбирают из воды отяжелевшую сеть. Они тянут ее в сторону не достроенного еще тамильского храмика, на крыше которого, как всегда, уютно расположились боги.
— Здесь все только начинается, — размышляет он вслух. — Еще недавно не было ни одной дороги — кроме шоссе из аэропорта. А сейчас уже 700 километров дорог. Еще недавно была лишь одна начальная школа. А ныне — 260 учебных заведений. Еще недавно был лишь один госпиталь, а сейчас 65 медицинских учреждений. С племенами, правда, предстоит много работы, мы только нащупываем контакты с ними…
Наш катер рассекает лазурное лоно воды. Старенький мотор его кашляет, хрипит и, вздрогнув, замолкает. Широкоскулый матрос-никобарец медленно спускает за борт якорь-кошку. Ближе подходить опасно — племя джарава встречает гостей отравленными стрелами. Да и «пермита» нет. Долго всматриваюсь в мангровые заросли у берега — не мелькнет ли где черная и гибкая фигура лучника. Но никого нет, остров кажется необитаемым. Только что в Портблэре молодой антрополог Бирендра Басу рассказывал нам о судьбе андаманских и Никобарских племен. До сих пор с большей частью племени джарава, насчитывающего 250–300 человек, нет никакого общения. Лишь одна группа джарава подпустила к себе гостей несколько лет назад. Другое племя — онги охотно принимает гостей, радуется подаркам и всячески демонстрирует дружелюбие. Они никогда не ссорятся и друг с другом. Человек, охваченный гневом, удаляется от общества и живет один, пока гнев его не улетучится. Есть еще племя сентинельцев, как и джаравы не желающее иметь никаких контактов с внешним миром, есть шомпени, есть великие андаманцы, которых осталось на планете лишь 28. Недавно среди них появилась на свет девочка, рождение которой было настоящим праздником. В начале века, когда была построена тюрьма Сэллъюлэр, англичане истребили многих коренных андаманцев. Некоторые племена вымерли от легких, но неизвестных им ранее болезней вроде гриппа. Большинство племен до сих пор не носит одежды, не умеет добывать огонь. У некоторых из них наконечники стрел выкованы из металла, который, как предполагают, попал в руки туземцев в результате кораблекрушений.
Мистер Басу и его коллеги систематически подходят на катерах к островам, населенным племенами, оставляют подарки. А с онгами мистер Басу прожил около трех месяцев, обучив их языку хинди. Антропологически эти племена относятся к негритосам. Едва ли усилия мистера Басу помогут им выжить на островах, ставших своего рода резервациями. Однако самое большое племя — никобарцы, имеющие монголоидную внешность, быстро развивается, обретает культуру, входит в русло современной жизни. Большую часть никобарцев, число которых перевалило за 23 тысячи, миссионеры обратили в свое время в христианство. Многие из них работают в Портблэре и других городах. Кое-кто перебрался и на континент. По совету мистера Басу мы побывали в Никобарском гестхаузе. Жители острова Кар-Никобар подолгу гостят в нем, занимаются на специальных курсах, постигают ремесла, а затем, вернувшись на свой остров, распространяют полученные знания. Но и никобарцы в большинстве не возделывают и не едят еще риса — питаются лишь бананами и кокосовыми орехами. Худенький, чисто выбритый молодой человек в джинсах по имени Роберт Лукас только что вернулся в Портблэр из Мадраса, где окончил колледж.
— Хочу написать книгу об обычаях моего народа, — ответил он на мой вопрос о его намерениях. — А потом вернуться на Кар-Никобар и учить детей…
…Снова и снова вглядываюсь в мангровую чащу. Наш катер, как машина времени, доставил нас к порогу каменного века, и хочется, чтобы встреча с этим веком состоялась. Хоть на миг. Но нет, джаравы не спешат, а наши хозяева уже ждут нас в Портблэре…
Мадрас. Запах Мадраса — запах соли, рыбы и нефти — ощущаешь и на набережной «Марина», и на кричащей и бурлящей Маунт-роуд, и в так называемом Черном городе. Особенность разделения города на старый и новый состоит в том, что первый именуют «черным», второй — «белым». Мадрас не потрясает и не подавляет сразу, как Калькутта или Бомбей. Его огромность постигаешь постепенно. Набережная, которую в отличие от бомбейской Марина-драйв зовут здесь «Марина-бич», состоит из нарядных викторианских зданий: купола, колоннады, башни с часами. От синей полосы моря вдали ее отделяют сады, за которыми у самого берега толпятся жалкие лачуги рыбаков. На набережной немало памятников тамильским писателям, общественным деятелям, есть скульптурная группа: рыбаки или моряки, натягивающие канат на ветру. Марина-бич считается одной из самых длинных набережных в мире. Маунт-роуд, главная улица, не столь нарядна. Она калейдоскопически пестра и подвижна. Типичные индийские лавки под крупными вывесками, рычащие грузовики, черно-желтые такси с помятыми дверцами и отломанными ручками, велорикши, подводы, двухколесные пролетки, запряженные гнедыми лошадками, фургоны. В этом гремящем потоке мелькают бесстрашные велосипедисты с огромными молочными бидонами или с красными газовыми цилиндрами по обеим сторонам заднего колеса.