Улица упирается в гору («маунт»), давшую ей имя. На горе расположилась церковь святого Фомы, того самого, которого зовут Неверным или Неверующим. Святой Фома, или Сент Томас, говорят, поселился здесь в I веке нашей эры, обратил в христианство десятки тысяч людей, совершил множество разнообразных чудес и был сражен дротиком в спину во время молитвы. Осматриваю монастырь и церковь: крест, сделанный якобы самим Фомой и обладающий некой таинственной силой, лики святых, изображение Фомы и его убийцы.
С удивлением замечаю, что надписи под картинами сделаны по-армянски. Оказывается, здесь в XVII–XVIII веках жило несколько сот армянских купцов, переселившихся из Персии. Они были католиками. Когда в Мадрасе заняла господствующее положение Ост-Индская компания, армянские купцы стали играть роль посредников в ее торговле с местными производителями. Позднее необходимость в посредниках у Ост-Индской компании отпала, и армяне постепенно покинули Мадрас. Сейчас их в городе практически нет. Но след свой они оставили — в виде Армянской улицы, моста через реку Адьяр и надписей в церквах, в которых вели службу их священники.
Отсюда, с горы, город кажется компактным и аккуратным. Вдали угадываются очертания искусственной бухты порта. А вот и серые бастионы форта святого Георга, вокруг которого, собственно говоря, и вырос Мадрас. Еду туда. Вылупив мраморные глаза, на меня надменно смотрит лорд-мошенник, интриган и убийца Роберт Клайв. Тот самый Роберт Клайв, который прошел по трупам путь от младшего писца Ост-Индской компании до правителя Индии. Человек, которого англичане должны были бы стыдиться, возведен ими в ранг национального героя. В Калькутте во дворце «Виктория мемориал» стоит такой же мраморный истукан. Только, кажется, без шпаги. Форт святого Георга-свидетельство позорного величия колонизаторов — обитель тяжких напоминаний для каждого индийского патриота. У церкви святой Мэри, в которой читали свои полуграмотные проповеди капелланы-пираты, носившие на теле вместе с крестом кистень или нож, несколько могил. «Он любил солдат» — написано на одной из белых плит. Любил солдат и истреблял ни в чем не повинных людей. Любил солдат и насиловал страну, которой навязывал себя и свою цивилизацию…
Мадрас возник вокруг форта как чужеродное, искусственное образование на теле страны. Время постепенно выветривает эту чужеродность, сглаживает уродливые язвы, вписывает город в индийскую современность. Но в окрестностях огромного города вы найдете множество следов древней, не тронутой завоевателями' культуры. Совсем рядом с Мадрасом — Канчипурам, столица королей династии Паллавов, город тысячи храмов, построенных в VI–VII веках. Гигантские, покрытые множеством скульптур трапециевидные храмы возвышаются над скопищем жалких лачуг, как бы прорастают сквозь густой человеческий муравейник из глубин прошлого. Соседство величия прошлого с убожеством настоящего нередко наблюдаешь в Индии. Оно — прямой результат многовекового господства завоевателей. В 60 километрах к югу от Мадраса раскинулся Махабалипурам, который был при Паллавах процветающим торговым портом. Король Раджасимха воздвиг здесь семь храмов, из которых сохранился лишь один… Двумя черными многоступенчатыми пирамидами возвышается он у моря. Волны, которые до недавнего времени свободно гуляли в его нишах, прокатывались по его лестницам и внутренним помещениям, наполовину стерли барельефные изображения богов. Сейчас небольшая стена защищает храм от моря. Красоту Махабали-пурама едва ли можно передать словами. Черный храм — лишь молчаливый и суровый страж у океана. А немного в стороне от него гигантские камни-останцы, превращенные в слона, льва, буйвола, и множество наскальных барельефов заставят вас онеметь от восторга. Это в недавнем прошлом пустынное место превращено в современный курорт — построено несколько гостиниц со всеми удобствами, автобусы все время доставляют из Мадраса группы туристов. Неподалеку от потрясающих глыб-скульптур разместились десятки лавчонок, торгующих ракушками, каменными фигурками богов, всевозможным тряпьем. Маленький, лет десяти-двенадцати торговец по-русски расхваливает мне-свой товар: искрящуюся на солнце ракушку в виде слоновьего хобота. Другой мальчишка тоже по-русски зовет посмотреть битву мангуста с драконом. Третий спрашивает, не продам ли я ему одеколон. Старик предлагает обменять красивую, покрытую патиной бронзовую Парвати на бутылку водки.
Дорога на Мадрас идет мимо прекрасных пальмовых рощ, вдоль песчаных дюн. Иногда проезжаю через: рыбацкие деревушки. Уже у самого города останавливаюсь в тенистом парке у моря. В одной из его вилл, арендованных киносъемочной группой, у меня назначена встреча с Шиваджи Ганешаном. Кумиру тамильской публики пятьдесят пять, у него массивное, чуть одутловатое лицо, широкие плечи, крупные, тяжелые руки. Застаю его за едой. Он медленно запускает огромную пятерню в плошку с рисом, долго разминает его, потом обмакивает щепоть в жирный соус и тщательно заправляет ее в измазанный этим соусом рот.
Я жду недолго. Шиваджи Ганешан облизывает пальцы, на секунду опускает их в серебряную чашу с теплой водой и, как говорится, становится весь внимание.
Прошу его рассказать о себе.
— Мой дед был первым индийцем, получившим должность железнодорожного офицера, — с гордостью сообщает он. — А мать моя была его одиннадцатой дочерью. Я родился в ста милях от Мадраса, в Виллу-пураме. Мой отец был великим националистом. Его арестовали в день моего рождения, я впервые его увидел, когда мне исполнилось четыре года. Когда мне стукнуло семь, я впервые увидел уличное представление. Это была пьеса о народном герое Каттабоммане. В один прекрасный день я убежал из дому и примкнул к бродячей труппе. Женщин в ту пору среди артистов не было, и мне поручались женские роли… Потом вырос, стал настоящим актером. Сыграл различные роли в 240 фильмах. Я не супермен, я обыкновенный человек. И играю роли обыкновенных людей — отцов, братьев, мужей. Я никогда нигде не учился — практик до мозга костей. Играю в фильмах на языках тамили, малаялам, телугу, каннада и хинди. Но читаю только тамильские социальные романы. У меня четверо детей, шестеро внуков. Происходим мы с женой из касты чола. Живем большим кланом — около 60 человек в одном доме… Вот, собственно, все.
Он замолкает, будто пытаясь что-то вспомнить, потом добавляет:
— Я часто играю националистов. Я сын националиста, и во мне течет националистическая кровь.
Он, как и многие тамильцы, получает некое удовлетворение от самого звучания этого слова. Раньше он состоял в партии Дравида муннетра кажагам (ДМК), сейчас является депутатом нижней палаты парламента от партии Индийский национальный конгресс (И). Правящая партия, конечно, считает это большой удачей, ибо нет в Тамилнаду человека более популярного, чем он. Впрочем, еще более популярным является М. Г. Рамачандран, главный министр штата. Рамачандран в прошлом был членом ДМК, потом ушел из нее, основал новую партию — Анна дравида муннетра кажагам (АДМК), которая ныне является правящей в штате. В городе огромной кинопромышленности — Мадрасе, который по ежегодному выпуску фильмов давно перегнал Бомбей, актеры играют заметную роль в политической жизни. Победа партии Рамачандрана на выборах в законодательное собрание штата во многом была предопределена его личной популярностью. Он создавал в фильмах образцы борцов за справедливость, его герой неизменно защищал интересы народа и делал это с блеском. В сознании людей образ героя слился с образом актера. Народ поверил, что бесстрашный и мудрый человек, столько раз являвшийся ему с экрана, будучи главным министром, сумеет совершить чудеса. И Рамачандран стремится оправдать надежды людей.