Практика жизни показала, что в тех районах страны, где коммунисты пользуются большим влиянием, кастовость не вызывает столь острых конфликтов, как, например, в Бихаре. В Тривандраме, столице Кералы, я разговаривал с членом исполнительного комитета керальской организации КПП Унникришнаном.
— Проблемы хариджанов у нас сегодня практически нет. Но это не значит, что с кастовыми противоречиями в целом покончено. Различные формы кастовых предрассудков живут даже в рабочей среде, нанося вред рабочему классу, подрывая его единство. Мы ведем постоянную работу по разъяснению сути кастовых предрассудков. Главным объектом нашего внимания является, конечно, молодежь. Она лучше всего воспринимает марксистско-ленинскую идею классовой сущности общественных отношений. Верное средство в борьбе против кастовых предрассудков и пережитков — укрепление классового самосознания трудящихся.
Унникришнан, несомненно, прав. Однако трагедии, вызываемые кастовым разделением общества, когда речь идет не о хариджанах, не всегда имеют определенно классовую подоплеку. По количеству Ромео и Джульетт Индия, несомненно, занимает первое место в мире. До сих пор вступление в брак людей из разных каст практически невозможно. Любящие, как правило, не в состоянии разрушить баррикады из нелепых предрассудков, условностей, страха, которые возводят между ними их родители. Вот почему меня так удивили и обрадовали «смешанные» браки на Андаманах. В брачных объявлениях, которым некоторые газеты посвящают полосы, после желаемого возраста, характера будущего супруга обязательно указывается требуемая кастовая принадлежность. Лишь однажды я заметил, что «женщина сорока лет недурной наружности» в последней строке своего объявления подчеркнула: «кастовая принадлежность не имеет значения».
Кастовые отношения имеют и ряд других аспектов: они влекут за собой кумовство, изнурительную борьбу отдельных групп в коллективах, интриги.
— Наше право исключает кастовые различия, запрещает кастеизм, — сказал мне известный юрист, адвокат верховного суда Р. К. Гарг. — Однако реальная жизнь такова, что законы иной раз оказываются бессильными, легко побеждаемыми предрассудками. Успехи в борьбе против кастовости, конечно, налицо. Она, однако, жива и продолжает осложнять борьбу за консолидацию и интеграцию индийского общества. Постепенно мы разомкнем железные объятия прошлого, уйдем от конвоя вековых пережитков. Новая жизнь разрушит невидимые стены, разделяющие наш народ. Она их уже разрушает.
Индия спасет своих женщин
Когда раджа области Джхунджуну в Раджастхане пал в борьбе с мусульманскими завоевателями, его жена совершила древний обряд сати — сожгла себя на смертном костре мужа. Произошло это шесть столетий назад. Рани (княгиня или королева) как бы возродила уже тогда угасавший обычай. И это было своеобразной религиозно-политической демонстрацией. Поэтому индусские ортодоксы причислили ее к лику святых.
Она вошла в историю под именем Рани Сати, в ее честь стали слагать религиозные гимны, воздвигать храмы.
Много воды утекло с тех пор. Прогрессивная общественность Индии во все времена боролась против жестокого, освященного религиозными фанатиками обычая, согласно которому жена не имеет права жить после смерти мужа. Полторы сотни лет назад обряд сати был строго запрещен. И конечно же, запрет действует и сегодня. Тем не менее и сегодня вдова, с точки зрения ортодоксов, женщина, живущая незаконно, презренная, общение с ней оскорбляет. К ней испытывают чувство брезгливости. В священных местах для вдов отводят отдельные помещения, чтобы, не дай бог, не смешались они с остальными верующими. Но и ортодоксы десятилетиями не заикались о необходимости возродить сати. И вдруг в газетах стали появляться сенсационные сообщения о совершении сати в различных районах страны. Эпидемия сати была спровоцирована крикливыми призывами мракобесов к «очищению от скверны безверия», к «возвращению под сень законов предков».
В старом Дели, неподалеку от Красного форта, я видел толпу женщин в нарядных сари. У каждой на голове был кувшинчик со святой водой, которой надлежит окропить себя перед тем, как броситься в костер. Одна изящная рука придерживала на голове символ мрачного обычая, другая, сжатая в кулак, грозила невидимым оппонентам. Женщины яростно скандировали требования «свободы сати», первым шагом к которой было бы строительство храма Рани Сати на улице Чандничоук. Но к Чандничоуку демонстрантки из рели-гиозно-коммуналистской организации «Рани сати сарва сангх» пройти не смогли. Путь им преградила другая женская демонстрация, несшая транспарант с лозунгом: «Долой сати — мрачное наследие прошлого, да здравствует эмансипация женщин!». Эту демонстрацию, как я узнал позже, организовала Национальная федерация индийских женщин.
Спор о том, сжигать иль не сжигать себя живьем, не был, конечно, решен во время столпотворения на подходе к Чандничоуку. Он продолжается и сейчас. И это происходит в последней четверти XX века. Как близко к нынешнему дню подкралась дремучая индийская древность!
Индийская женщина… Лучистый взгляд из-под огромных ресниц, мелодичное позвякивание браслетов на ногах в медленном танце, движения, исполненные грации и изящества, божественный взлет рук, сплетение тонких пальцев, унизанных кольцами… А вот и другая, несущая на голове корзину со щебенкой и при этом улыбающаяся весело и жизнерадостно. И третья, босая, обернутая рваным сари с ребенком на бедре, лишенная возраста, иссушенная солнцем и ветром… И четвертая, в белоснежном халате, прикладывающая стетоскоп к груди старого крестьянина… И пятая, в красных сапожках со шпорами, сидящая на купленном за бешеные деньги арабском скакуне… В стране, где классовая дифференциация развивается стремительно, женщины, естественно, выглядят по-разному. И все же судьба огромного большинства индийских женщин схожа. Она порой настолько тяжела, что даже сати может оказаться для женщины избавлением от более страшных мук.
Ежедневно в газетах появляется по нескольку сообщений о гибели молодых женщин.
«Аша Рани, 20 лет, дистрикт Курукшетра, штат Хариана, находилась на третьем месяце беременности, когда родители мужа заперли ее в сарае, а сарай подожгли. Скончалась от ожогов в больнице…»
«Канта Рани, 25-летняя хариджанка из Дели, была изувечена своим мужем и его родителями. У нее сломаны обе ноги…»
«Рита Шарма, 26 лет, Канпур, штат Уттар-Прадеш, ослеплена и задушена родителями мужа…»
Все эти женщины — жертвы безжалостного обычая по имени «дахедж». Буквально слово это означает «приданое». Но перевод здесь ничего не может объяснить. Дахедж, или по-английски даури, — это миллионы и миллионы семейных трагедий. Это побоища, убийства, шантаж. Это ежедневное, ежеминутное унижение женщины. В отличие от приданого в европейском понимании дахедж выплачивается не только перед свадьбой. Родители мужа и после свадьбы в течение многих лет продолжают бессовестно обирать семью жены, взыскивая с нее «долг» по приданому. Если молодой человек получил образование, его родители включают в дахедж общую сумму денег, уплаченных ими за обучение своего чада.
Приехав в Индию, я в тот же вечер попал на свадьбу: коллега повез меня показывать вечерний Дели, и путь нам неожиданно преградила красочная процессия. Жених, украшенный ярким тюрбаном, с саблей на боку, верхом на белом коне, с обязательным мальчиком перед собой в седле, возглавлял огромную пеструю толпу, которая медленно двигалась к месту торжества. На всем пути следования оркестр из молодых людей в малиновой униформе играл бравурную музыку. И также на ходу кружились в буйной пляске мужчины, женщины и дети. Так жених с гостями прибыли во временные хо-ромы из грубой красной ткани, устланные внутри дорогими коврами. В палаточном дворце сидела в кресле разряженная и смущенная невеста. Гигантский шатер — обязательное условие индийской свадьбы. Иначе не разместишь сотни гостей. Затем началось энергичное поглощение бесчисленных яств.