Из Сигирии я еду в Полоннаруву, которая сделалась сингальской столицей в начале XI столетия, после разгрома и разрушения первой столицы — Анурадхапуры.
Резные базальтовые стены окружают базальтовое же изображение Будды. Полоннарува разделила участь Анурадхапуры. Много сотен лет каменный Будда стоит под испепеляющим солнцем. Когда-то он пребывал в прохладном полумраке в окружении множества зажженных свечей и курильниц, источавших благовоние, и люди приходили к нему, прося защиты. Но он не сумел защитить ни их, ни себя от индуистских фанатиков. Огромная каменная стела испещрена письменами. Если перевести их на бумагу, получится, наверное, книжка страниц в полтораста. Видимо, Виджаябаху I рассказал потомкам, как удалось ему восстановить здесь на короткое время сингальский трон… Камни говорят больше, чем эти письмена, наверное, даже тем, кто способен их прочесть. Это — кричащие камни. Вопиющие о трагедии, здесь разыгравшейся. Но слух наш несовершенен, и мы не слышим этого крика, и не раздирает он наши души, влекомые чудовищной живописностью развалин.
Все в Шри Ланке объемно, прозрачно, естественно, все западает в душу.
И слишком много рубцов на ее прекрасном лице. Не только осязаемых.
В одном из школьных клубов я смотрел любительский спектакль — пьесу молодого драматурга Самаракона «Мост через Келани». Под мостом этим у въезда в Коломбо ютятся люди, не имеющие другого крова. Когда уровень воды в реке поднимается, их заливает. Пьеса написана и сыграна в острогротескной манере, является, по существу, социальным памфлетом. Зрители — в подавляющем большинстве студенты — смеются зло и откровенно и над чиновниками, переносящими ответственность за положение дел друг на друга, и над ленивой позицией обитателей трущобы под мостом, и над полицейским, раздающим не отмененный в то время бесплатный рис.
Редактор одной из столичных газет Филипп Курей, показавший мне этот спектакль, тихий, аккуратный человек с топорщащимися усами и печальными глазами за стеклами очков, сказал мне тогда, что почти все деятели ланкийского кино и театра обращаются в своем творчестве к современности.
— Путь к такой вот пьесе был мучительным, — добавил он. — Ведь до провозглашения независимости наше традиционное искусство, по существу, умирало, сводилось к пляскам масок в деревне. Все остальное было лишь более или менее удачной попыткой перевести на сингальскую почву португальские, голландские, английские спектакли. Есть у нас легенда — «Майами» — о принце, которого предала его жена, во время поединка подняла оброненный им меч и отдала его противнику. В первые годы нашей независимости некоторые наши режиссеры невольно оказывались в роли этой принцессы-предательницы… Лишь с середины 60-х годов мы смогли подняться выше подражательности, начать борьбу за возрождение наших традиций, за их соединение с современностью…
Я вспомнил слова Курея, когда в огромном Зале памяти Бандаранаике, в котором обычно проходят международные конференции, высшему обществу Коломбо был предложен спектакль «Май фэйр лэди» по пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион». Публика была не просто шикарной. Она была утонченной, высокоинтеллектуальной, окончившей оксфорды и кембриджи и не имевшей ничего общего со своим народом. Спектакль был безупречно разыгран на безупречном английском языке, и зрители получили безупречно-английское наслаждение, находясь на безупречно-английском уровне театрального переживания. Однако смысл изящных острот великого Шоу едва ли мог бы дойти до большинства ланкийцев, работающих на чайных плантациях, ловящих рыбу с катамаранов, вручающих правительству петиции или протестующих против попыток США столкнуть Шри Ланку с пути неприсоединения.
В этом смысле виденный мною любительский спектакль был куда более уместным в ланкийской жизни. Интересны попытки некоторых ланкийских режиссеров. вложить современное содержание в традиционную плясовую пантомиму. Элементы балета и драмы в сочетании с народными плясками в масках выстроены в сюжетное сценическое повествование. Одни персонажи в масках, другие — без, одни условны, другие подчеркнуто реалистичны…
Ланкийский театр только зарождается. Кино же, если судить по фильму «Сита — дьявол», вступает в пору возмужания. Сюжет этого фильма представляет собой ланкийский вариант «Рамаяны». Как известно, жену великого Рамы Ситу украл и увез на Ланку коварный король ракшасов Равана. Энос воспевает победу Рамы над Раваной и освобождение Ситы. Уже своим названием — «Сита — дьявол» фильм оспаривает основную концепцию «Рамаяны». Авторы фильма считают, что Сита явилась причиной изнурительной борьбы двух воинов и гибели Раваны. Последний же вовсе не был гнусным похитителем чужой жены. Он был лишь несчастным пленником страсти, которую исподтишка распаляла Сита. Так, через тысячи лот здесь пытаются реабилитировать Равану, который был ланкийцем! Оставляя на совести авторов такую постановку вопроса, скажу лишь, что сделан фильм талантливо. Действие все время переносится из глубокой древности в сегодняшний день, древние рыцари вдруг превращаются в современных молодых людей, острота древнего конфликта то и дело проверяется на современном оселке. Фильм пронизывает ненавязчивая, немного печальная ирония. Немало изобретательности проявляет оператор, с необыкновенной нежностью показывающий ланкийскую природу…
Волны, вздымаясь, с ревом бросаются на берег и, разбиваясь об его твердь, медленно и нехотя отступают. Отсюда, с крутой скалы, океан кажется рассерженным, встревоженным и грозным. Но если повернуться к нему спиной и пройти через большой, разбросанный, забитый машинами и велорикшами город, можно увидеть с противоположной стороны совсем другую синь. Тихую, ласковую, усмиренную. Этот заливчик считается самой удобной естественной гаванью в Индийском океане. Стремление обладать ею, как полагают ланкийские историки, было одной из главных причин, побудивших англичан начать в 1796 году завоевание Шри Ланки. И полуостров, и город, и заливчик зовут общим именем — Тринкомали. Вдоль берега заливчика расположен но около ста резервуаров для жидкого топлива водоизмещением по 10–12 тысяч тонн каждый, которые были частью старой английской военной базы. С тех пор как Шри Ланка стала независимой и, присягнув принципам неприсоединения, потребовала эвакуации английской базы в Тринкомали, прошли десятилетия. Джунгли вплотную приблизились к гигантским бакам и кое-где заключили их в свои вязкие объятия. И вдруг об этих баках заговорил весь остров. Сокращенное слово «Трин-ко» замелькало в газетных заголовках, зазвучало на массовых митингах протеста.
Дело в том, что нефтяная корпорация Шри Ланки заключила было с американской нефтяной фирмой «Коустал Бермуда Лимитед» соглашение о создании на базе резервуаров в Тринкомали так называемого «международного нефтехранилища». Речь шла не только о сдаче в аренду этих резервуаров Соединенным Штатам, но и о работах в акватории залива, которые дадут возможность захода в него судов более крупного водоизмещения, и о непосредственной близости от резервуаров системы «Дабл Ар» или «Двух Р» (на эти буквы начинаются слова «отдых» и «восстановление»), городка, в котором американские моряки, в том числе и военные, могли бы отдохнуть в промежутках между рейсами. Все это должно было, как утверждали официальные лица, принести Шри Ланке огромную экономическую выгоду.