Сколько времени стояли мы в воздухе с проверкой моих дел — не знаю. И опять Ангел взял меня за руку, и опять стали подниматься, и снова остановка и проверка грехов и добрых дел!
Сколько было таких остановок — не знаю и не помню! И вдруг вижу: идет навстречу мне, как бы плывет по воздуху, моя подруга детства Маня, умершая давно, оставив дочь, которая сейчас на гражданской службе. Поравнявшись со мною, Маня говорит:
— Анна Алексеевна! Когда ты вернешься на землю, спроси у моей дочери, почему она никогда не поминает меня, свою родную мать? Я поэтому до сих пор еще не дошла до Чертогов Божиих, хотя понемногу приближаюсь к Ним.
А я спрашиваю:
— Почему же ты все-таки понемногу приближаешься к Чертогам? Ведь тебя никто не поминает?
— А у вас, на земле, каждый день бывает литургия. Как только помянут в церквах: «Всех православных христиан», и меня это касается, и я в числе всех, и я делаю один шаг к Чертогам Божиим. На один шаг приближаюсь к Ним! А в Родительские поминовенные дни на пять шагов. А в Троицкую Родительскую субботу на десять шагов, а все еще не дошла!
Сказала и уплыла, как бы растаяла в воздухе! И вдруг вслед за Манею идет навстречу мне по воздуху совершенно незнакомый мне старик, держит в руках большое деревянное блюдо, на котором лежит огромная просфора, величиной с большой каравай хлеба, и так весело говорит:
— А меня вот на земле поминали 40 дней, и я поэтому живу в Чертогах Божиих!..
— А что вы там делаете?
— А мы поем Пасху! А когда у вас на земле бывает Пасхальная Заутреня, у нас здесь литургию совершает Сам Господь Иисус Христос! И на этой Пасхальной службе мы все видим Господа, во всей Его Славе! Один раз в год видим Его, а с мучениками Он всегда в раю. Мученики Его всегда видят. А мы, обыкновенные души, — раз в году, и то потом всю Пасхальную неделю отдыхаем, как все равно дремлем, от видения Славы Божией. Так трудно, ослепительно обыкновенной душе видеть Господа во всей Его славе! У нас и райские яблоки поспевают ко дню вашей земной Пасхи. Кто подавал милостыню и не скупился, для тех очень сладкие. А кто хоть во время своей земной жизни и подавал милостыню, но в душе жалел, скупился, для тех менее сладкие…
Сказал и проплыл мимо меня — скрылся!
И вдруг вижу опять своего Ангела-спутника, ведет какого-то молодого человека. Ангел положил ему свою руку на темя, нажал, и молодой человек куда-то провалился, как в овраг какой-то, как сквозь землю… Там где-то крики и плач… Ангел говорит мне:
— Это — отрекшийся от Бога.
На этом видение мое и кончилось. За перегородкой пробило три часа, и от боя часов я вся в слезах пришла в себя, проснулась. Следовательно, сон мой продолжался ровно четыре часа, с одиннадцати до трех.
Прошел месяц после этого поминовенного обеда, за которым мы услышали этот замечательный рассказ. Все время мне хотелось снова встретиться с Анной Алексеевной и попросить ее повторить свое повествование, но адреса ее я не знал, а сходить к Ксении Ивановне, которая устраивала тогда обед-поминовение по мужу, все как-то не собрался, времени не было.
И вот прошел месяц. Еду утром в Кладбищенскую церковь к литургии и вдруг вижу — идет Ксения Ивановна. Я обрадовался ей:
— Ксения Ивановна! У меня к вам просьба: скажите адрес Анны Алексеевны, сведите меня с ней, я хочу, чтобы она снова еще раз мне лично повторила свой сон.
А Ксения Ивановна вдруг, к моему великому удивлению, отвечает:
— Да что вы, батюшка! Разве не знаете, что она две недели тому назад умерла в одночасье?! Мы ее и хоронили здесь.
У меня от ужаса связался язык! Как же? Совершенно здоровая женщина за две недели до своей кончины видит во сне, как проходит мытарства, видит подробности загробного мира, рассказывает нам всем, а через нас еще многие-многие христиане могут узнать до сих пор неведомое, важные подробности, и потом вдруг умирает!.. Разве это не чудо?! Разве не доказательство правдивости и искренности Анны Алексеевны и что это ей было дано от Бога с благою целью Промысла Божия для нее и для всего христианского мира?!
Что этот сон был полезен для самой Анны Алексеевны, для ее душевного, вечного спасения — это доказывают ее слова. Когда за поминальным обедом она закончила свой рассказ, то прибавила:
— Теперь, отцы духовные, когда я побыла на том свете, когда сподобилась увидеть все эти страхи, мне теперь ничего на земле не страшно и ничего не нужно! Ничего не боюсь и ни в чем, кроме слез, не нуждаюсь. Хоть меня к стенке сейчас, хоть в тюрьму сажай — ничего не боюсь! Вся земная жизнь отошла сразу от меня, и я от нее…