Том: Ты всегда была склонна к дешевому психоанализу. А ты не забыла, как ты себя вела в то время, и кто вообще установил правила игры в нашем браке. Все, что я делал в то время, я делал ради тебя, а не ради себя. Да и вообще, вспомни, через что я должен был пройти, чтобы…
Ева: Извините, Том, но так дальше мы не можем работать, действительно не можем.
Том: Почему? В чем проблема?
Ева: Проблема в том, что мы репетируем этот спектакль уже полтора месяца, а я до сих пор не знаю, в каком костюме я буду играть.
Том: Подождите еще два-три дня, и мы решим эту проблему.
Ева: И неделю назад вы говорили: «Подождите еще два-три дня, и мы решим эту проблему».
Том: Извините, Ева, но вы должны иметь в виду, что я работаю и как актер, и как режиссер, в конце концов. И если я о чем — то забываю как организатор, вы могли бы мне это простить.
Ева: А кто вообще художник по костюмам? Я даже никогда о нем не слышала.
Том: Он делал прекрасные костюмы для любительского театра «Даска» из Сиска.
Ева: А почему он тогда не появится и не покажет свои эскизы, наметки?
Том: Не спешите. У него семейные проблемы. Как только он с ними справится, тут же придет на репетицию. В конце концов, костюм не так уж важен для успеха спектакля. Важно, в руках у Вас роль или нет. А я чувствую, что работа движется хорошо, и что мы сделаем отличные роли.
Ева: Однажды я вот так, в шестьдесят седьмом году, из-за плохого костюма провалила роль, которая у меня была сделана прекрасно.
Том: Вы провалились не из-за костюма.
Ева: А из-за чего?
Том: Вы провалились потому, что в тридцать четыре года играли девятнадцатилетнюю девочку, и при этом в абсолютно реалистичном спектакле.
Ева: Ого, так вы меня еще и обижаете.
Том: Нет, просто я констатирую факт, что Вы, как и все актрисы в этом мире, не смогли определить момент, когда больше уже нельзя было играть девочек, и когда следовало бы начать играть зрелых женщин. Это была самая плохая ваша роль. Вы потратили столько энергии, чтобы сыграть молодость и невинность, которые и не надо играть, вместо того, чтобы сконцентрироваться на характере вашей героини.
Ева: В тот период я была в небольшом кризисе.
Том: Вы играли ее, потому что вашему самолюбию было угодно играть девочку в тот момент, когда Вы уже больше не были молоды. Вы хотели доказать, что Вы еще молоды, а это нельзя доказывать.
Ева: Знаете, что мне в вас больше всего действует на нервы?
Том: Что?
Ева: То, что Вы думаете, что всегда правы.
Том: Ну, а что делать, если это так. Если бы мы с Вами общались раньше, Вы не совершили в своей карьере столько неверных поступков.
Ева: Ого, Вы сейчас будете утверждать, что в моей жизни еще были и промахи?
Том: Еще и сколько. Вспомните хотя бы 1976-й год, когда Игорь предложил Вам сыграть Гертруду в «Гамлете». Это был ужасный спектакль, в котором Вы вообще не должны были принимать участие.
Ева: Это было время не классических спектаклей. Игорь режиссировал в этом стиле.
Том: Игорь режиссировал в стиле идиота, потому что он и есть идиот. У меня душа болела, когда я смотрел на Вас в этом совсем не классическом спектакле. Это было начало балканского театрального постмодернизма в Загребе. Бедный Гамлет все время находился на вершине какого-то ореха, и оттуда, с высоты произносил свои реплики. А Вы вертелись вокруг него и пытались с ним общаться.
Ева: Я и сейчас помню, как у меня болела голова и шея после каждой репетиции. Игорь хотел своей концепцией показать, что Гамлет отделен от других актеров, и что наши слова не долетают до него.
Том: Я этому режиссеру никогда ни в чем не верил. Он не понимает, что такое актер, не понимает, что театр держится на актере, а не на дешевых символах. Он этим спектаклем унизил актеров. Для него Гамлет — обезьяна, которая еще не спустилась с дерева. Меня воротит от людей, которые во что бы то ни стало хотят быть современными и не понимают, что они абсолютный ноль.
Ева: Вы не можете так говорить. Его спектакли получали награды на фестивалях «БИТЕФ» и «ЕВРОКАЗ», и на таких же фестивалях заграницей, посвященных современному театру.