— Наш отец хочет свободы, — медленно начал Альханд. — Он давно ищет способ покинуть этот мертвый мир.
Тень снова сместилась вбок, будто стоять на месте для нее — одно мучение.
— Его разум слаб, он не понимает, что попытка освободиться отберет те крохи сил, которые еще остались. Это неминуемая смерть, всех нас.
— Если вы часть его разума, то почему не можете повлиять на него?
— Я не смогу объяснить это человеку, — ответил Альханд. — Это связь вне вашего понимания, она куда сложнее, чем отношения родитель-ребенок.
Я невольно усмехнулась.
— Ты очень хорошо знаешь людей, как для существа, запертого на краю мироздания в заброшенных руинах.
Альханд повторил этот смешок безупречно, отчего по моей спине побежали мурашки страха и удивления.
— Мы — губки. Мы впитываем и изучаем вас. Люди давно топчут эти земли, и все дороги здесь для нас открыты. Оставаясь в тени, мы следим и запоминаем. Мы умеем слушать.
— Мы заперты в этом городе, — сказала я, внимательно наблюдая за существом. — Мы не можем вернуться к своим людям, и ваш отец обещал нам помощь.
— Ее могу пообещать и я.
Уверенностью в его голосе можно было обмазываться. Либо Альханд — прирожденный лжец, либо и правда не врет.
— Каким образом?
— Все дороги открыты, — повторило существо. — Вам придется добраться до нужной самостоятельно, я могу указать путь.
Нахмурившись, я рассматривала тень из-за под опущенных ресниц. Невыносимо загудели ноги и захотелось сесть, но чувствовать себя еще уязвимее — когда собеседник возвышается над тобой, точно долбаная черная гора, — было выше моих сил, так что я стиснула зубы и упрямо продолжала стоять.
— Что помешает вашему отцу остановить нас? Он поймет, что все идет не по плану.
— Ничто. — Проклятье, он и правда пожал плечами. — Но я, на самом деле, не предлагаю вам сделку. Я ставлю условие.
— И что будет, если мы откажемся?
Альханд вытянулся в полный рост, и я невольно поежилась от угрожающего взгляда желтых глаз. Чувство было такое, будто мне в голову раскаленные гвозди заколачивают.
— Вы умрете. Это очевидно.
Вот тебе и условие. Этого стоило ожидать.
— Мы хотим жить, — тихо продолжил Альханд. — Люди должны это понимать, как никто другой. Если отец воплотит в жизнь свой план — мы перестанем существовать. Рассеемся, как пыль, — в голосе существа звучала самая настоящая горечь. — Вам не сбежать из наших владений. Мы можем выбросить вас в лабиринте, на растерзание любой твари, какая желает свежего мяса. Или отпустить и дать шанс спастись, — его глаза вспыхнули, словно раскаленные угли.
— Без гарантий.
— Без.
Внутри вскипел самый настоящий страх. Мы зажаты с двух сторон, и деваться некуда!
— Это не выбор!
— Нам тоже никто не давал выбора, когда отцу стало одиноко, — парировал Альханд. — Вам я даю больше, чем мог бы требовать сам. В тебе — новая жизнь и я чувствую ее движение и рост. Я знаю, что ты выберешь и даю шанс. Уходите. В городе множество дорог, и останется только добраться до нужной.
— Откуда ты знаешь, что я не обману?
Тень тихо рассмеялась. Совсем по-человечески.
— Мы повсюду, Оттавия. Мы наблюдаем.
Взмахнув рукой, он указал на выход.
— У вас есть время до заката. Потом я потребую ответа.
Повернувшись к существу спиной, я застыла, медленно прокручивая в голове все сказанное.
— Если вы знаете, что отец умирает, — слова давались с трудом, я будто выталкивала их сквозь влажную вату, — если понимаете, что он все равно умрет и заберет вас с собой, то почему не даете освободить его, и вас, от этой агонии? Разве это жизнь?
— Людям свойственно бороться за жизнь, даже зная, что впереди только забвение, — голос Альханда прозвучал над самым ухом, но я не рискнула оборачиваться. — Ты выберешь прожить еще несколько секунд, дней или недель, но в отчаянной борьбе или выберешь смерть? Пусть и безболезненную, но все же смерть?
— Я не знаю.
Альханд хмыкнул.
— Ты врешь. Все ты прекрасно знаешь, — моего плеча коснулась когтистая лапа и подтолкнула вперед, к выходу. — Разные или нет, но все хотят жить. Это тот единственный закон, что одинаков для всех во вселенной.
Вздрогнув, я приложила руки к колеблющейся двери и надавила, чтобы пробраться обратно в коридор. В голове настойчиво звучали слова тени, они бились в черепе, метались от виска к виску и не давали себя забыть.
— Время до утра, — звенело в ушах. — И я потребую от вас ответа.
Сон без правил
— Безумие какое-то, — говорил Карлос, расхаживая от стены к стене. Как никогда он был похож на запертого в клетке тигра, что никак не мог придумать, как же ему выбраться на свободу. — Они дают нам шанс уйти? Вот так просто?
— Не просто, — прогудела Берта. Она находилась в самой дальней камере, и у меня не было возможности рассмотреть ее лица. Радовало, что женщина жива и может говорить и стоять на ногах. — Ты же Оттавию слышал! Они “благородно” скажут: “Вам туда” — и делайте что хотите. Мы не знаем, что ждет в лабиринтах: вдруг еще какая тварь, о которой тени умолчали или не посчитали нужным рассказывать?
— Выбор небольшой, — я села прямо на пол и прислонилась плечом к решетке между камерами. — Или мы примем их предложение, или умрем.
— Смерть на пути к спасению или мгновенная смерть, — голос Берты звучал насмешливо-мрачно. — Даже не знаю, что лучше!
Карлос громко фыркнул и скрестил руки на груди. Если честно, я была рада, что отчетливо не вижу его лица. Я чувствовала, как от мужчины в стороны расходились волны усталости и сожаления, и просто невыносимо было думать, что все это случилось по моей вине. Из-за моей невнимательности и самонадеянности. Не провались я через этот проклятый портал — и все могло бы сложиться иначе! Возможно, втроем мы бы избежали встречи с тенями, возможно, нас бы не поймали.
Я понимала, что все это — чушь собачья, что во мне говорит глупая и пустая надежда, но отделаться от надоедливой горькой мысли никак не могла.
Мне казалось, что Карлос винит меня в случившемся. Где-то в глубине души.
— Мы попытаем удачу с их “путем”, — сказал он резко. — Все-таки если есть хотя бы направление, то есть и шанс спастись.
— Главное, чтобы сам город не встал у нас на дороге.
В камерах повисла гробовая тишина.
А ведь город и правда может попытаться нам помешать. Он тратил колоссальные силы, чтобы элементарно говорить со мной во сне. Но стоит ему понять, что надежды на освобождение нет, — и в ход может пойти все, что угодно.
Человек на грани отчаяния способен почти на все, и совсем не хотелось представлять, на что будет способно древнее чудовище, ожидавшее своего шанса столетиями.
Оно могло сойти с ума.
Броситься в атаку на пределе сил и раздавить предателей, лишивших его мечты.
Гадство!
Прижав колени к груди, я уткнулась носом в ткань штанов и прикрыла глаза. Несколько часов забвения, пока я валялась без сознания посреди камеры, не принесли желанного облегчения.
Усталость снова вышла на охоту, подкрадывалась медленно и уверенно, чтобы подкосить меня в самый ответственный момент. Невыносимо ломило спину и болели руки, при малейшем движении ныли суставы, и хотелось просто вытянуться, прямо на земле, и провалиться в глубокий сон, часов на двадцать-тридцать.
Невероятная роскошь.
Я не сразу поняла, что кто-то прикасается к моему плечу — слишком ушла в свои тревоги, но когда хватка стала сильнее, я повернула голову, чтобы встретиться взглядом с Карлосом.
— Ты совсем раскисла, — усмехнулся он, а мне захотелось отвесить ему хороший такой щелбан. — Вернемся домой, и будешь сутки в ванной откисать.
— Двое суток!
Это все шутки. Слова, что должны помочь мне отвлечься, но мыслями я возвращалась к нашему разговору, что так никуда и не привел.