— Его имя? — снова спросил Себастьян, заранее предвидя ответ.
Руки камеристки так сильно дрожали, что чашка зазвенела о блюдце, пришлось отставить ее в сторону.
— Не может быть, чтобы это он убил ее, — сказала Тэсс Бишоп, наклонив голову и сцепив руки. — Не может быть.
Себастьян смотрел на склоненную голову, на выпиравшие под бледной кожей позвонки.
— Когда ее светлость не вернулась в тот вечер домой, вы не подумали, что она могла убежать с этим мужчиной?
— Нет! Конечно нет. — Камеристка подняла голову, в ее серых глазах вспыхнуло возмущение. — Ее светлость никогда бы не обошлась подобным образом с маркизом.
Но тут она отвела взгляд в сторону, и Себастьян понял, что в какой-то момент, во время долгого, тревожного ожидания хозяйки, которая так и не вернулась, эта мысль действительно посетила камеристку, пусть даже на минуту.
— Вы не понимаете, — сказала Тэсс Бишоп, наклонившись вперед. — Никто не понимает. Раз молодая красивая женщина вышла за старика, значит, это был брак но расчету. — Она машинально отбросила со лба тонкую бесцветную прядку. — Конечно, началось все именно так, Но они очень подходили друг другу, по-настоящему. Могли часами разговаривать и смеяться. Среди знати не много найдется таких пар.
Камеристка не произнесла вслух слова «любовь», но оно будто висело в воздухе.
— Тем не менее, уже зачав ребенка, она продолжала видеться со своим молодым человеком, — тихо произнес Себастьян.
Тэсс Бишоп прикусила губу и отвернулась.
— Быть может, она попыталась разорвать с ним отношения? — предположил Себастьян, зная, как часто отвергнутые страстные любовники убивали объект своего обожания.
Камеристка покачала головой.
— Нет. Но они действительно поссорились.
— Когда это случилось?
— В последнюю для нее субботу.
— Вы знаете, из-за чего произошла ссора?
— Нет. Но, похоже… она что-то о нем узнала. Что-то такое… — Тэсс умолкла, подыскивая нужное слово.
— Что ее разочаровало?
Тэсс Бишоп покачала головой.
— Хуже. Они с маркизом были хорошими друзьями. Но этот молодой господин… он был для нее как бог.
Себастьян снова повернулся к окну. Правда, он не видел ни согретых солнцем кирпичных домов на другой стороне улицы, ни запряженной мулом телеги пекаря, медленно проехавшей внизу. Он вспоминал то время, когда сам так любил. Когда познал горькое, разрушающее душу разочарование.
Для Себастьяна разочарование оказалось ложным, умело подстроенной шарадой, которую разыграла любимая женщина из желания удалить его от себя прочь для его же блага — хотя в то время он не подозревал об этом.
«Он был для нее как бог». Что происходит, когда умирает твой бог? — невольно спросил себя Себастьян. Когда кто-то становится для тебя и солнцем, и луной, и звездами, а потом ты вдруг обнаруживаешь нечто, до той поры неизвестное, какую-нибудь слабость, и эта новость оказывается настолько важной, настолько сокрушительной, что пропадает не только твое доверие к этому человеку, но и уважение.
Некоторым так и не удается прийти в себя после подобного разочарования. Себастьян, к примеру, получил чин офицера и отправился на войну. А как бы поступила Гиневра Англесси?
Себастьян взглянул на Тэсс Бишоп, которая следила за ним, бледная, почти испуганная.
— Его имя? — вновь повторил Себастьян, на этот раз с нажимом. Ему было важно услышать это из ее уст, чтобы подтвердить свое подозрение. — Как его зовут?
Какое-то мгновение он думал, что она намерена сохранить имя в тайне, отдавая последнюю дань преданности своей госпоже, которая когда-то любила этого мужчину. Но потом камеристка склонила голову и с трудом прошептала:
— Вардан. Это был шевалье де Вардан.
ГЛАВА 43
Крики начали сводить его с ума. Крики и бесконечное «кап-кап-кап».
Том подтянул колени к груди, обхватил их руками, от нестерпимого холода у него зуб на зуб не попадал. Там, снаружи, быть может, и светило теплое золотистое солнце на чистом июньском небе, но здесь, в сырых грязных стенах Ньюгейтской тюрьмы, стоял зимний холод, пробиравший до костей.
— Эй ты, парень.
Вкрадчивый шепот раздался совсем близко. Том отвернулся и сделал вид, что не слышит.
— Предложение все еще в силе. Сегодня вечером. Пять шиллингов.
Мужчина так ни разу и не сказал, чего именно он ждет от Тома за свои пять шиллингов, но Том был не глуп. Сразу смекнул. Пустой желудок скрутило от голода.
Ему не дали ни одеяла, ни даже тонкого тюфяка, чтобы хоть как-то согреться на холодном каменном полу. Здесь, в Ньюгейте, за такую роскошь, как еда и постель, приходилось платить. Если бы не редкие акты милосердия благотворительных обществ и отдельных филантропов, самые бедные из заключенных умерли бы с голоду. Многие и умирали.