— Опять, — сказал Картер, морщась от боли. — Какого черта…
Он зашелся кашлем. Себастьян приподнял ему голову, чтобы было легче дышать.
— Кто это с вами сделал?
У Картера кадык заходил ходуном, и на губах снова выступила кровавая пена, когда он пытался что-то сказать.
Себастьян наклонился поближе. В воздухе сильно запахло мочой, ибо мочевой пузырь негра не выдержал и освободился. Чернокожий совсем был плох, грудь его подергивалась, когда он с трудом набирал в легкие воздух.
— Да… — Верхняя губа его вздернулась, в черных глазах вспыхнул огонек и тут же померк, — Да пошел ты… — произнес он на последнем вздохе, и глаза его погасли.
Себастьян перестал поддерживать великана за плечи, уложил его на утоптанную землю. Отблески в подвале стали более яркими. Подняв глаза, Себастьян увидел, что потолок лижут языки пламени.
Виконт резво вскочил. Бочонки с порохом, быть может, убрали, но богатые запасы бренди, которые здесь хранились, могли воспламениться не хуже. Себастьян кинулся по ступенькам наверх в ту секунду, когда вторая дверь в подвал взорвалась и огонь ринулся вниз.
ГЛАВА 49
Густой дым разъедал глаза, вызывал кашель. Прикрыв лицо согнутой рукой, Себастьян поднимался наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Не успел он преодолеть и половины лестницы, как услышал треск над головой. Он оглянулся и увидел, как горящая балка рухнула на каменные ступени за его спиной, увлекая за собой половину потолка, в спину ему ударила жаркая волна, повалив на колени.
Задыхаясь и кашляя, он практически ползком преодолел последние ступени. Взявшись рукой за край разбитой двери, он подтянулся и вылез на улицу, где почувствовал блаженную ночную прохладу.
Он стоял, опершись руками о колени, и вдыхал дарующий жизнь воздух. А за его спиной таверна превратилась в огненный скелет дома. Себастьян повернулся и увидел, как стены строения обрушились внутрь и пламя с ревом взмыло в затянутое облаками небо.
Холодный ветер охладил его кожу. Ветер и еще что-то, оно остудило ему веки и побежало по щекам, когда он поднял лицо к небу.
Дождь.
Себастьян сидел на старой колоде и обматывал влажным носовым платком обожженную руку, когда его нашел Лавджой.
Маленький судья остался без шапки, воротник на нем был измят, всегда безукоризненно белую рубашку украшало черное пятно, которое становилось серым под зарядившим дождем.
— Если бы ваш паренек был прав и в подвале действительно хранился порох, то взрыв снес бы половину улицы, — сказал Лавджой, сняв очки, чтобы протереть стекла.
Себастьян зубами затянул узел повязки.
— Порох увезли. Скорее всего, они сделали это еще прошлой ночью, после того как упекли Тома в тюрьму. Они не могли рисковать на тот случай, если бы кто-нибудь решил проверить рассказ мальчика.
Лавджой запрокинул голову и, подергивая лицом, уставился на обгоревший фасад.
— А пожар?
— Устроен, чтобы уничтожить последние улики, как я полагаю. — Себастьян поднялся с колоды. — И кроме того, чтобы скрыть убийство Калеба Картера.
Лавджой бросил в его сторону быстрый взгляд.
— Вы имеете в виду хозяина-негра? Он мертв?
— Я нашел его в подвале. Кто-то сунул ему под ребра нож.
— Но… зачем?
— Давайте подумаем. В прошлую среду маркиза Англесси, как утверждают очевидцы, вошла в эту таверну. Насколько нам известно, никто, кроме убийцы, больше не видел ее живой. Через несколько дней появляюсь я и начинаю расспрашивать о пропавшей даме. Затем прошлой ночью мой тигр наблюдает за разгрузкой пороха и подслушивает разговор о повторении Славной революции тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года. Здесь затевалось что-то серьезное. Но единственная ниточка, которая у нас была, — это Калеб Картер и его таверна. Себастьян помолчал, глядя на дымящиеся разрушенные стены.
— А теперь у нас нет ни того ни другого.
Заехав к Полу Гибсону, чей домик стоял у подножия Тауэр-Хилл, Себастьян нашел Тома спящим в хозяйской спальне.
— Для него сейчас это лучше всего, — пояснил Гибсон, прикрывая ладонью пламя свечи. — Он был совсем без сил.
Себастьян посмотрел на спящего мальчика.
— С ним все в порядке?
— Он сильно испугался. Но ничего страшного не случилось.
Себастьян кивнул. В пространных пояснениях не было нужды. Оба знали, что могло случиться с любым ребенком или взрослым, имевшим несчастье оказаться в одной из тюрем его величества.
— Он все время говорил о ком-то по имени Хьюи, — продолжил Гибсон, направляясь в гостиную.