Он уселся около Нодара. Молодой напарник Гигаури, сидевший у окна, взглянул на него и только кивнул головой.
– Не думаю, что в салоне самолета кто-нибудь понимает русский язык, – сказал Дронго. – Но жаль, что я не знаю грузинского, говорили бы на вашем языке.
– Могли бы и выучить, – заметил Нодар. – Я думал, вы понимаете по-грузински.
– Немного, – улыбнулся Дронго, – поэтому нам придется говорить по-русски.
К нему подошла стюардесса из первого салона:
– Извините, мистер, но вам нужно вернуться на свое место. Мы сейчас раздаем еду.
– Я не голоден, – отозвался Дронго, – и хочу посидеть здесь, рядом с моим другом.
– Может, вам лучше перейти вместе с ним в первый салон, – предложила стюардесса. – У нас только три пассажира бизнес-класса.
– Спасибо, – Дронго поднялся и обратился к Нодару: – Она предлагает нам пройти в другой салон. Давайте примем ее предложение. Ведь там только два пассажира, не считая меня. А здесь человек пятьдесят. Среди них вполне может оказаться кто-то, знающий русский, а там двое скандинавов наверняка его не понимают.
Нодар поднялся и прошел следом за Дронго.
– В Турции у нас будет три часа времени, – напомнил он. – Я не знаю турецкого, но надеюсь, вы сумеете сориентироваться, ведь турецкий и азербайджанский достаточно похожи.
– Почти идентичны, – согласился Дронго.
– Не знаю, к сожалению, ни одного из них, – признался Нодар.
– Лучше всего знать английский и русский, – пробормотал Дронго. – Во всяком случае, в Европе и в странах СНГ тогда никаких проблем. Хотя в идеальном варианте неплохо знать еще китайский, арабский, французский, испанский. И тогда можно спокойно путешествовать практически по всему миру.
Они прошли в салон бизнес-класса, и Нодар устроился рядом с Дронго. Тот обратил внимание, что, усаживаясь, Гигаури протиснулся в кресло как-то правым боком, словно оберегал левую руку.
– И вы знаете все эти языки? – спросил Нодар. – Только не говорите, что знаете, иначе у меня появится комплекс неполноценности.
– К сожалению, не знаю, – признался Дронго. – У меня в активе русский, английский, итальянский, конечно, азербайджанский и турецкий. Не более того. Скромный набор обычного образованного человека. Часто жалею, что не владею французским или немецким.
– Слава богу! – притворно вздохнул Нодар. – Я тоже, кроме грузинского, знаю еще английский и немецкий. Как вы говорите, обычный набор образованного человека…
– Забыли про русский, – тихо напомнил Дронго.
– Что? – не понял Нодар.
– Вы забыли назвать русский язык. Его вы тоже хорошо знаете.
– Да, конечно, – нахмурился Нодар, – мы так к нему привыкли, что воспринимаем знание русского языка как само собой разумеющееся.
– И тем не менее нынешние ваши отношения с Россией оставляют желать много лучшего.
– Вы все-таки думаете, что это российская спецслужба организовала убийство генерала Гургенидзе?
– Это вы так думаете, – возразил Дронго. – Или хотите так думать…
– Не знаю, – признался Нодар. – Сам не знаю, чего я хочу. И, по-моему, у нас многие не знают, чего они хотят. Иначе мы не шарахались бы из стороны в сторону. Во всяком случае, убийство Гургенидзе выгодно именно российской стороне.
– Давайте начнем с генерала, – предложил Дронго.
Нодар тяжело вздохнул, затем тихо сказал:
– Теряем лучших. Гургенидзе был одним из самых лучших наших генералов. Все думали, что он станет министром внутренних дел республики.
– Он давно работал в милиции? Или у вас уже успели переименовать милиционеров в полицейских.
– Успели. Он работал в милиции-полиции всю свою жизнь. Больше двадцати пяти лет. Закончил юридический факультет нашего университета. Начинал обычным следователем, потом был старшим следователем. В двадцать девять лет стал заместителем начальника райотдела. Затем поехал в Москву на учебу, вернулся уже начальником отдела министерства. В девяностом году ушел из органов МВД, после того как у нас выбрали Звиада Гамсахурдиа. В девяносто третьем вернулся. Снова на свое место. Гургенидзе хорошо знал английский язык, самостоятельно выучил турецкий. Он вырос в Тбилиси, в районе Шайтанбазара, а там жило много татар… Извините, но мы обычно так называли всех азербайджанцев, лезгин, аварцев, чеченцев, татар. В девяносто восьмом его назначили заместителем министра внутренних дел. Вот, собственно, и все. Он был настоящий профессионал, очень грамотный, толковый специалист.
– А чем генерал занимался те три года, пока не работал? – поинтересовался Дронго. – Я имею в виду с девяностого по девяносто третий год. У него был свой бизнес? Или перешел на другую работу?
– Нет, он ушел на преподавательскую работу. В Москве после учебы в Академии МВД он стал кандидатом юридических наук. И вернулся к нам уже подполковником.
– У него должны были остаться в Москве связи и знакомые…
Нодар чуть удивленно посмотрел на Дронго. Затем согласно кивнул:
– Конечно. У нас у всех остались друзья в Москве. И в других городах тоже.
– Сколько ему было лет?
– Только сорок девять. Все считали, что у него большое будущее.
– Вы говорили, что американцы обещали вам помочь.
– Должны прилететь сотрудники ФБР. Хотя я не думаю, что они поймут, почему Гургенидзе ушел из МВД после прихода к власти Гамсахурдиа. Нам будет трудно им объяснить некоторые очевидные для нас вещи. В Америке профессионалы не уходят из полиции после смены очередного президента. Хотя, может быть, сотрудники ФБР и сумеют нам чем-то помочь.
– Солидная компания, – пробормотал Дронго, – специалисты ФБР, ваша прокуратура, независимый эксперт. Надеюсь, вы не пригласили офицеров из ФСБ?
– Нет, не пригласили, – не захотел понять его юмора Нодар. – Нам нужно провести независимое расследование, чтобы найти убийцу. И если окажется, что в убийстве Гургенидзе виноваты наши северные соседи, мы не станем скрывать этот факт ради сохранения наших дружеских связей, – очень серьезно добавил он.
– А разве они остались? – вздохнул Дронго. – Мне кажется, обе стороны сделали все, чтобы отношения между ними перестали быть дружескими.
– Вопрос не ко мне, – заметил его собеседник, – я не министр иностранных дел и не отвечаю за нашу внешнюю политику.
– Мы все отвечаем за политику наших чиновников, – не согласился с ним Дронго, – и за внутреннюю и за внешнюю. Политики в большинстве своем популисты и всегда стараются идти на поводу у большинства населения. Очень немногие из них позволяют себе идти «против волны».
– Возможно, – кивнул Нодар, – но именно поэтому нам важно знать, кто убил генерала Гургенидзе. Если хотите, нам важно точно установить причастность любой из сторон к его смерти. Возможно, в его убийстве были заинтересованы и внутренние силы в нашей стране, которые пытаются дестабилизировать обстановку.
– Вы сказали, что он ушел с работы после прихода к власти звиадистов, – напомнил Дронго. – У него, что, были плохие отношения с вашими радикалами?
– Не сказал бы, – чуть подумав, ответил Нодар. – Скорее он хотел вообще избежать политики. А при Гамсахурдиа даже дворники в нее втягивались. Был случай, когда один из них отказался убирать улицу перед домом бывших партийных функционеров. А один наш депутат даже потребовал перенести время на два часа вперед, чтобы оно не совпадало ни с бывшим советским, ни с настоящим московским. Любые возражения, что время зависит от солнца, не помогали. Одним словом, идиотизма хватало. – Он тяжело вздохнул, потом улыбнулся. – Я тоже едва не ушел в те годы из органов госбезопасности. Тогда казалось, что все кончено. После апрельских событий в Тбилиси многие перестали верить Москве и центральной власти. Тогда-то Гургенидзе и решил уйти в науку. Нет, у него не было никаких прямых столкновений со звиадистами, хотя он их, конечно, не любил.