— Как у вас, моряков, говорят — у матросов нет вопросов! Конечно идет, тащ мичман!… — расплылся в улыбке мурзик-солдат, заводя свой автокран. Я забрался к нему в кабину, и мы подались на склад.
Через час с небольшим на плавпричале была растянута якорь-цепь с якорем, а боцманята шустро красили все это добро кузбасслаком. С энтузиазмом.
По плавпричалам порхала умело запущенная утка: у татарвы крыша съехала перед приездом инспекции.
— Дурни! Они якорь вместе с цепью красят! Можно подумать, что ОУСовцы будут не только по отсекам, но и в якорь-клюзе ржавчину искать. Ха-ха-ха!!!
Деза была великолепной! Видимо, она долетела и до комбрига. Хотя на причале он не появился, но его УАЗик перед ужином неторопливо проехался вдоль всей причальной стенки. Впрочем, он это делал ежедневно, удостоверяясь, что все «эсочки» бригады ошвартованы по уму.
Дело с восстановлением якорного хозяйства продвигалось весьма успешно. Солдатика от пуза накормили, вместе с экипажем, на лодке. Переполненный впечатлениями о лодке, получивший рюкзачок отменных консервов в свою кабину, он связался по телефону со своим начальством и бодренько доложил:
— Я тут, в районе плавпричала №…. слегка заломался. Подремонтируюсь сам, помощи не надо. Как закончу ремонт, сразу приеду…
Начальство весьма удовлетворилось его докладом.
— Молодец, что доложился. Ремонтируйся….
И солдатик со своим краном остался на плавпричале до полного восстановления боеготовности «эсочки».
Шилом я солдатика вознаграждать не стал. Побоялся, что он немедленно наклюкается и вместе с краном ляжет на грунт в бухте. Отволок вторую бутылку, вместе с бумаженцией старпома, мичманюге-Дремлюге.
— Молодец!… — восхитился Дремлюга по поводу второй бутылки, а его собратья собутыльники чуть ли не облобызали меня от восторга. Три мужичка, судя по всему, та самая бдительная охрана склада, составили компанию Дремлюге.
Сам Дремлюга выглядел весьма живописно. Сиво-подпаленные хвосты его запорожских усов уже не висели, а задрались вверх и сплелись с седыми космами из ушных раковин, видимо, не без помощи рук хозяина. Не замшелая древность явилась моему удивленному взору, но разудалый пиратище в стадии хорошего подпития. Мое затянувшееся разглядывание преобразившегося Дремлюги было им прервано:
— Ты что, мичманец, смотришь на меня ошалевшими глазами, будто сигнальщик, увидевший торпеду, идущую в борт? Сегодня я порадел подводникам, потому у меня все флаги до места. Понял?… — так он пояснил положение своих усов. Надо думать, празднично-залихватское положение.
— Одна бутылка на четверых — ни то, ни сё! Под такой закусь — море выпить можно! А у тебя третьей бутылочки не найдется?… — весело галдели мужики, окрыленные добавочной бутылкой.
— Третьей нет. Мне кажется, и второй для вас будет многовато. Это же шило все-таки….
— Салага ты еще, мичманец! Много шила не бывает… Ты его побольше сюда таскай, мы твою «эсочку» обвешаем якорями, как цыганку серьгами. Врежешь с нами?…
— Нет, мужики, на лодку поспешать надо… — ретировался я.
К утру и якорь, и якорь-цепь были на своих штатных местах. Якорь-цепь улеглась в цепном ящике чрева подводной лодки, в клюзе поблескивал кузбасслаком якорь.
Перед подъемом флага, с замиранием сердца от возможной похвалы командира, подваливаю к нему с докладом:
— Тащ командир, разрешите доложить? Якорь чист, якорь в клюзе!…
— Якорь, говоришь, чист и в клюзе? А где ж ему еще быть? Становись в строй, мичманец…
И никаких восторженных эмоций. Обыденное дело. Чем можно удивить восточного человека в возрасте Аллаха?
После проворачивания оружия и технических средств экипажи поднялись из лодок на причальную стенку. Построившись в каре вокруг комбрига, слушали его выводы по учению. Он был, как всегда краток в своих речах.
— Ведь все вы можете! В подводном деле — как цирковые эквилибристы. Утрете нос кому угодно и в чем угодно. За это я не боюсь. Но неужели мы спасуем перед какими-то ОУСовцами своим затрапезным видом и какой-нибудь грязью, ржавчиной и прочей мелочью, до которой так падки все инспекции? Что мы делаем по команде «Осмотреться в отсеках»? Вот именно! А сейчас нам надо осмотреться везде, на всем нашем заведовании. И не только на лодках. Я согласен, берег к нам не ласков. Но он наш, и никуда нам от него не деться. Нам на нем жить, и нам его обихаживать. Поднапрягитесь в обустройстве берега. За корабли я спокоен. Кстати, джигиты даже переплюнули край рачительности по отношению к своему кораблю. Надо же, выволокли все якорное хозяйство на причал и покрасили его! Лодка от такой заботы, наверное, умывается умильными слезами. Ей Богу, молодцы! Вот с таким подходом к делу мы любую инспекцию заткнем за пояс… Желаю всем удачи. Действуем по суточным планам кораблей. Все свободны… — веско и добродушно проговорил комбриг, пробуравил своим мощным корпусом строй моряков, сел в машину и уехал с причальной стенки.
Инспекция
Инспекция трясла бригаду между праздниками международной солидарности трудящихся и днем Победы. Без всякой солидарности с ратниками подводного труда. За береговое обустройство и состояние отчетной документации назревала капитальная двойка.
— Закостенели вы в своих завесах без нашего глаза до форменного безобразия. Спите на ходу и дальше собственного носа ни хрена не видите! В каком же состоянии ваши корабли? Они в состоянии хотя бы оторваться от причала?! Сейчас проверим. Вводная: — Угроза воздушного нападения противника! Бригаде — экстренно отойти в точки рассредоточения! Погрузиться. Стать на якоря и лечь на грунт! Всплыть — всем вдруг и ровно через два часа. Все! Время пошло. Я вас встрепену! Выводы буду делать по этому элементу вашей боеготовности. Чтобы не обрастали ракушками… — незлобиво проворчал комбригу под занавес проверки руководитель инспекции. Вице-адмирал, всю свою жизнь проведший на подлодках.
Комбриг воссиял, именно воссиял, а не огорчился и шуганул свои «эсочки» от причалов. Сам взгромоздился на мостик нашей «эсочки».
— Ну что, хитромудрый татарин, поехали…. Отскакивай и потолкайся в сторонке, пока все отойдут… Погружаться будем последними… — распорядился комбриг, поднявшись на мостик.
Мы отскочили и потихоньку начали смещаться в сторону своей точки. Командир, еще до появления комбрига, успел нацелить меня на точку, отстоявшую от места предыдущей стоянки на два кабельтова ближе к оси бухты, с семидесятиметровой глубиной.
Комбриг по УКВ переговаривался с командирами других «эсок». По их готовности загонял их на грунт: — Молодец! Ныряй и ложись!
Дошла очередь и до нас.
— Мы в своей точке? Место уточнил? Ныряй, не мешкая!…. — последовала его команда из рубки связи на мостик.
Погрузились. Отдали якорь. Легли на грунт. Затаились…
— Ну что, мудрец восточный, чуешь, что и мы не лыком шиты? Как тебе нравится наше предвидение с отработкой этого элемента?… — довольно потирая руки, проговорил комбриг, прохаживаясь по центральному посту. Его мощная фигура, кажется, заполнила все свободное пространство центрального поста, а он топтался, как слон в посудной лавке, не испытывая неудобств. Из отсеков только-только доложились по команде: «Легли на грунт. Глубина 70 метров. Крен — ноль, дифферент — ноль. Осмотреться в отсеках!» Каждый отсек доложил о своих параметрах наблюдения, о работающих механизмах. Замечаний не выявлено.
— Не наше предвидение, товарищ комбриг, а Ваше. В самый раз мы эту бодягу отработали… — возражает комбригу командир. По восточному мудро. За такое возражение начальник не устраивает субботнюю порку на конюшне своему подчиненному, а вознаграждает его рублем или чаркой.
— Ладно уж вилять хвостом. Не будь я так уверен в своей командирской братии, вряд ли бы решился на такую тренировку для всей бригады, не вытащив на нее поочередно каждого. Ан, рискнул. И все получилось, как надо. Полчасика полежим, поокаем, проведем небольшую тренировочку по ЗПС (звукоподводная связь), и будем всплывать. Первыми. За десять минут до назначенного времени всплытия. Сейчас — режим «тишина»! Я на ЗПС, к акустикам… — и комбриг воткнулся в выгородку акустиков. И оттуда понеслось его раскатистое: «Я — первый! Вызываю на связь — …! Прием!».