Впрочем, восхищённой публики тоже не наблюдалось. Грохотали телеги, гудела толпа, перетекавшая между лотками рынка, целиком занимающего всё пространство Староместской площади. По улице туда и сюда шагали мужчины с деловитыми сосредоточенными лицами и женщины с корзинами, заполненными покупками. В сутолоке сновали дети, проталкивались через толпу лоточники, криками привлекая внимание покупателей. Из погребка углового дома, помещавшегося почти точно напротив Ратуши, доносились смех, выкрики и обрывки каких-то песен.
Кто-то сильно толкнул зазевавшегося парня. Максим услышал брошенное пренебрежительно: «Ну, чего встал, деревня⁈» — и успел только заметить уже скрывающуюся в толпе широкую спину. Толкнувший был одет в короткий коричневый плащ, отороченный красными лентами. Голову его украшала чёрная широкополая шляпа с алой лентой и заткнутым за ленту петушиным пером.
Но не лента, не перо и не плащ заставили парня ошеломлённо смотреть вслед массивной фигуре, пока та не исчезла из виду. Мягкие поля шляпы не скрывали острых ушей, а ворот плаща — медно-красной кожи на шее незнакомца. Максим ошарашенно завертел головой по сторонам, и немедленно убедился, что его догадка верна: по меньшей мере половина всех прохожих на улице принадлежала к какой угодно расе, но только не человеческой.
Глава 2
Кордегардия у Карлова моста
Максим постарался влиться в ритм движения толпы, но удалось это не до конца — то и дело какая-нибудь деталь привлекала его внимание, заставляя замирать на месте, и, разумеется, периодически получать очередной тычок и ворчание от прохожих. Кое-кого из тех, кто заполнял пражские улицы, парень признал, или, по крайней мере, так ему казалось.
У выставленной возле очередного погребка пустой бочки расселась компания низкорослых кряжистых человечков с длинными кустистыми бородами. Одетые в толстые кожаные фартуки, закатав рукава рубах выше локтей — на коже можно было рассмотреть многочисленные следы старых ожогов и царапин — гномы-кузнецы потягивали пиво и о чём-то степенно беседовали.
Прошёл гоблин-лоточник — зеленокожий, остроухий, с длинным, крючковатым носом и жёлтыми кошачьими глазами. Высоким надтреснутым голосом он во всю глотку выкрикивал: «Пирожки, только из печи! Хватай-налетай, не зевай!». Один из шмыгавших повсюду мальчишек попытался было стянуть с лотка пирожок, но взвизгнул — длинные тонкие пальцы гоблина ловко крутанули ухо неудачливого воришки, при этом зазывы покупателей ни на секунду не прекратились.
Некоторым хозяйкам, возвращавшимся с рынка, помогали тащить корзины с покупками маленькие косматые домовые. Ростом они были ещё ниже, чем гномы, и выделялись в толпе своими яркими алыми, зелёными, синими и жёлтыми колпачками. Существо, похожее на них волосатостью, но ростом в добрых два метра, и с абсолютно чёрными глазами, в которых не было и намёка на белки, со скучающим видом стояло у входа в лавку старьёвщика. Оно прислонилось к косяку и равнодушно ковыряло в зубах длинным жёлтым ногтем на мизинце правой руки.
Очередной тычок Максим получил совсем недалеко от Ратуши: он, раскрыв от удивления рот, остановился возле углового дома «У минуты», опоясанного строительными лесами. Под руководством мастера-художника подмастерья только-только закончили подготавливать очередной участок стены под сграффито. Правее подсыхала недавно завершённая часть отделки.
Некоторых из зданий, что украшали многократно виденные парнем фотографии Праги — и из начала двадцатого века, и из его конца, и с туристических порталов и блогов века двадцать первого — не было на улицах вовсе. Другие, хотя и узнавались смутно, имели совершенно непривычный вид. Эпоха Возрождения ещё только неуверенно топталась где-то на Градчанах, да, пожалуй, нашла поддержку у тех вельмож, кто твёрдо вознамерился, по примеру императора, следовать итальянской моде. Но в Старом Месте до сих пор владычествовала готика.
Верхние этажи зданий здесь выступали над улицей, нависали над прохожими, словно пытаясь заглянуть им в лица. Большинство домов имели всего три окна по фасаду, но встречались и такие, которые ограничились двумя, превратившись в узкие и вытянутые, словно свечки, силуэты. Немногие здания могли похвастать третьим этажом, и пока Максим шагал по улице, ему так и не встретилось ни одного дома, где было бы четыре этажа — но зато все они вздымали к небу острые шпили и крутые скаты черепичных крыш.
В толпе дальше по улице раздался истошный женский крик, и тут же поднялась суматоха. Кто-то высокий и очень худой, одетый в замызганную алую рубаху, чёрную жилетку и коричневые широкие штаны, мчался со всех ног прочь, преследуемый несколькими добропорядочными обывателями. Максиму поначалу видно было только чёрные, как смоль, вихры воришки, прокладывавшего себе путь с отчаянной решимостью — но когда тот резко свернул и юркнул в один из боковых переулков, парень понял, что и это не человек. Кожа у существа была бледной, нос походил формой на грушу и, кажется, не имел внутри хряща, а зубы, оскаленные в усмешке, оказались неожиданно длинными и острыми.
Никаких табличек с названиями улиц на стенах домов, разумеется, не было и в помине, зато каждое здание щеголяло собственным домовым знаком. Звёзды, ангелы, кресты, птицы, полумесяцы, фрукты, овощи, рыбы, звери и какие-то уж совсем непонятные твари, странные, но добродушные на вид, украшали дверные порталы или простенки между окнами вторых этажей. Максим шагал по улице, которая, как он помнил, должна была называться Карловой, поскольку выводила прямиком к Карлову мосту, и всё силился вспомнить, как именно она именовалась до того, как стала Карловой.
Вспомнил он лишь тогда, когда улица, в очередной раз плавно изогнувшись, провела его мимо развалин готического храма. На руинах трудились рабочие, разбиравшие обрушенные и явно закопчённые пожаром стены. За работой присматривал седобородый человек, одетый в просторную чёрную накидку и маленькую чёрную шапочку.
— Клементинум, — прошептал себе под нос Максим и ускорил шаг, почувствовав на себе взгляд внимательных глаз иезуита. — Клементинум на Иезуитской улице…
Парень миновал комплекс иезуитской коллегии и остановился на следующем перекрёстке, не сдержав изумлённого вздоха. Староместская мостовая башня была на месте, а вот площади Крестоносцев, которую Максим вдоль и поперёк «исходил» на панорамах карт в Интернете, не было и в помине. Улица просто перетекала в мост, который начинался не у башни, а почти у самого перекрёстка. Под первым пролётом плескался рукав Влтавы, в другом мире и в другой век замурованный в камень и спрятанный под землю.
Справа вместо барочного костёла Святого Франциска с его воздушным зелёным куполом возвышалась суровая готическая громада костёла Святого Духа. Вплотную к ней примыкали стены монастыря, представлявшего собой настоящую маленькую крепость внутри города. У самой реки, на углу, в монастырской ограде помещалась квадратная башня, пониже мостовой и не так пышно украшенная, с массивной, окованной металлическими полосами дверью в первом этаже.
У двери расположилась стража: двое мушкетёров в кожаных нагрудниках и широкополых шляпах откровенно скучали, стоя на верхней ступеньке, слева и справа от входа. У подножия лестницы, положив руку на эфес подвешенного к поясу кацбальгера, неспешно расхаживал человек в кирасе и морионе. На гребне его шлема в металлической втулке был закреплён пучок чёрных перьев.
Мушкетёры с ленивым равнодушием наблюдали, как парень свернул с Карлова моста, спустился по двум широким ступенькам и по маленькому мостику направился прямиком в их сторону. Командир стражи взмахом ладони велел Максиму остановиться, окинул его взглядом и спросил:
— Откуда, куда, зачем?
— От господина Отто Майера, третьего секретаря императорской канцелярии, — парень посчитал, что имя гремлина в данном случае будет, пожалуй, лучшей верительной грамотой. — К командору, лично.
— Зачем? — спокойно повторил командир. Мушкетёры всё так же с ленивым равнодушием смотрели на чужака.