Я провела много времени в спальне — меня Элматор потерял. Я же с улыбкой на губах, объяснила, что проверяла все углы, но промолчала, что ещё и подушку, и матрасик. А матрац очень упругий, и спать на нём одно удовольствие, а с владыкой ещё большее удовольствие, а любовью заниматься и того запредельное удовольствие. Эх, мечты, мечты, когда ж вы сбудетесь?
Нас с Мэнателем проводили до наших комнат, выдали каждому свой ключ. Элматор объяснил, что ключ открывает не только двери наших спален, но и другие двери во дворце, но не все и не всегда. А жаль, мне бы ключ от спальни властелина пригодился. Но именно туда вход был строго ограничен, и в одиночку заходить в покои нашего властелина нельзя, только в компании с Элматором, так как за проверки спальни и кабинета отвечал он.
Распаковав вещи, спрятала семейное оружие, выставив напоказ новое. Спустилась в столовую на ужин, поздоровалась со всеми, присаживаясь рядом с Мэнателем.
— Ты бы не был бы таким радостным, — посоветовал он мне, кивая головой на хмурых северян, которые сидели особняком. — То, как ты с ними обошёлся, не прощают.
— Я предупредил их не вставать у меня на пути, и что эта должность моя, — пожала я плечами, не понимая, за что на меня злятся ученики старого мастера. Сам мастер Каятон был крайне добродушен и, в отличие от своих учеников, поздоровался со мной.
— А если бы я выиграл у тебя? — чуть насмешливо спросил Мэнатель.
— У тебя левая рука слабее правой, — дала понять ему, что не смог бы он выиграть. Я изучила его слабые места. — А ещё ты слишком близко подпускаешь к себе врага. И меч тебе не подходит. Лучше сходил бы к мастеру…
— Я не нуждаюсь в твоих советах. Ты тоже слишком медлителен, и долго думаешь перед выпадами, больше защищаешься.
Я не удержалась и расплылась в снисходительной улыбке. Да кто‑то злится на меня.
— Я уверен, что ты достойный противник, и твой учитель может тобой гордиться. Не обижайся, но меч тебе не подходит. Он не твой, хоть и дорог тебе.
Мэнатель смерил меня гневным испепеляющим взглядом, затем отвернулся и уже спокойнее, даже примирительно, произнёс:
— Ешь давай, скоро тренировка.
Тренировка так тренировка. Я была прилежной ученицей всегда, и этот раз не стал исключением. Мастер Гасаритон старался меня загнать. Но у него не получилось. Все его попытки подловить меня, заставить ошибиться были безуспешными, и к концу тренировки он сам сдался, похвалив. Я поблагодарила его за тренировку, поклонилась, как полагалось, и помчалась спать.
Трибориндил, брат Хэни
Задумчивый взгляд серых глаз проводил невысокую фигуру Зрамина. Трибор не мог избавиться от ощущения узнавания. Словно этого юнца он где‑то видел, общался ранее. Порой он точно знал, какая мимика появится на незнакомом лице. Ясил задумчиво прижал костяшку указательного пальца к губам, пытаясь вспомнить, где он мог встречать Зрамина.
— Брат, ты чем‑то обеспокоен? — голос Хани выдернул Трибора из раздумий.
— Твой знакомый, я, кажется, раньше его видел, но не могу вспомнить, где и когда мы с ним встречались.
Брат рассмеялся, оглядывая коридор дворца в поисках Хэни.
— А куда он пошёл? — спросил Хани брата.
Тот указал рукой направление.
— Благодарю, брат. И да, ты с ним знаком.
Подмигнув, Хани поспешил догнать сестрёнку, которая сама не замечала, что выдала себя с головой своим поведением. Подразнить старшего брата Хани любил и не отказывал себе в этом удовольствии.
Где поселили сестрёнку, он не знал, но шёл, полагаясь на интуицию. Столкнувшись с ней возле лестницы, Ханинелю пришлось сдержаться от порыва её обнять, так как они были не одни. Образ, выбранный Хэни, ей до ужаса не подходил. Северяне отличались суровым выражением лица, а Хэни постоянно улыбалась. Она светилась радостью, что у неё всё получилось.
Шепнув ей нежные слова, он поспешил домой, чтобы отчитаться перед родителями, которые так же, как и он, переживали за свою дочь.
Трибор недоумевал, стоя за колонной, он следил за, казалось бы, дружеским общением, но откровенные взгляды, нежность в голосе сбивали с толку.
Старший Ясил прижался лбом к прохладному мрамору. Все тревоги тяжелого дня были для него разом забыты. Куда сложнее было принять странное поведение родного брата. Не хотелось верить, что Хани испытывал запрещённые чувства к юнцу, который даже не вошёл в пору своей мужественности. Неужели вновь влюбился? Или это и есть его тайная любовь, о которой он страдал несколько десятков лет? А на лице брата была неприкрытая любовь. Ведь так ласков Ханинэль был лишь с Хэни.