Поздно вечером, когда позади остались и лаврские церкви, и Новый Иерусалим, они вернулись домой. Мама уговорила Никодима остаться ночевать, поэтому Глебу пришлось спать с ней в одной кровати. Он немного побурчал на то, что его лишили комнаты, но потом успокоился и быстро заснул.
Утро наступило для него неожиданно рано. Еще не пробило восемь, а он уже открыл глаза. Не желая больше лежать без дела, он аккуратно переполз через спящую маму и пошел на кухню.
- С добрым утром.
Никодим сидел за столом и пил чай. На нем было шелковое мамино кимоно, разрисованное танцующими гейшами.
- Как тебе мой летний подрясник?
Он потуже затянул пояс и расправил длинные рукава.
- Забавно, правда?
Летний подрясник... Глеб, не мигая, посмотрел на смеющихся японок и попытался переварить услышанное. Батюшка спит с женщинами и завтракает в шелковом кимоно! И это нормально, вполне обычно, не предосудительно... На секунду Глеб представил себе свою долгую жизнь, которую он собирался связать с церковью, и вдруг отчетливо увидел, что все... все, что ему еще предстоит узнать, понять, пережить, не удивит его так, как удивил этот летний подрясник отца Никодима. Отныне и на долгие, долгие годы он будет возвращаться мыслями к этому моменту и вспоминать гейш, выплясывающих свой танец на толстом животе игумена.
Так, наверное, и приходит мудрость - в миг, от одного взгляда на что-то такое, что почти невозможно осознать. И что теперь? Ему стало понятно, что отец Никодим сделал свое дело. Он отыграл эту партию, и теперь все - можно делать пересадку и менять транспорт. Глебу с ним больше не по пути. Пора переходить на новый этап, а значит... Господи! Сделай так, чтобы он ушел в прошлое, а его место занял кто-то другой. Такой, с которым можно будет двигаться дальше без летних подрясников и пляшущих гейш... А эта история... Пусть она просто закончится... Никак и ничем...
- Привет!
Мама зашла на кухню и поманила Никодима рукой:
- Можно тебя на минутку?
Они ушли в ее комнату и заперлись. Глеба прострелило любопытство. О чем они будут говорить? Надо во что бы то ни стало подслушать этот разговор. Он бросился к двери и прилип ухом к деревянной прохладе.
- Что ты имеешь в виду? - Никодим немного подкашливал. - Я не понимаю.
- Пытаюсь объяснить тебе, что все кончено, - мама говорила спокойно и неожиданно ровно. - Больше не будет ничего. Ни любви. Ни дружбы. Ни общения. Я хочу, чтобы ты знал, что уничтожил во мне веру. Растоптал все хорошее, с чем я пришла к тебе. И теперь я ничего не желаю о тебе слышать. Все. Ты свободен. Уходи.
- Ну и хорошо! - он воскликнул это как обиженный малыш. - Ты мне уже давно неинтересна. Я предсказываю тебе, что еще немного, и ты докатишься до панели. У тебя ничего не получится. И даже если ты выйдешь замуж, то это будет грандиозная ошибка. Нет, все у тебя будет хорошо... Но все же...
- Заткнись и убирайся, - мама прошипела это змеей. - Надеюсь, у тебя хватит такта не переводить свои мелочные обиды на моего сына. Да. И кстати... Не бойся. Я никуда не пойду исповедоваться, чтобы, не дай Бог, тебя не выперли из церкви, в которой, конечно же, необходимы такие святые, как ты.
- Можешь хоть к самому патриарху идти! Если я заслужил, то пусть так и будет!
Никодим выбежал из комнаты и даже не обратил внимания на отскочившего от двери Глеба.
Он быстро собрался и, буркнув на прощание что-то неразборчивое, покинул квартиру.
- Я его прогнала.
Мама медленно прошла на кухню, вытащила из холодильника начатую бутылку водки и бросила ее в мусорное ведро.
- Что скажешь?
Глеб пожал плечами:
- Ничего. Наверное, пришло время. И что ты теперь будешь делать?
- Думаю, завтра... в крайнем случае послезавтра я пойду исповедуюсь и причащусь. Просто пока не знаю, кому именно можно доверять.
- Есть тайна исповеди.
- Все ли ее соблюдают?
- Они обязаны!
Она рассмеялась и провела рукой по его волосам:
- Глупый ты мой наивный ребенок... Есть лишь горстка избранных, которые действительно соблюдают все законы, а остальные... - мама тяжело вздохнула, - остальные лишь делают вид и изображают из себя священников. Знаешь, я бы не задумываясь обратилась в Патриархию и рассказала о поведении отца Никодима самым принципиальным людям, благо он сам неоднократно называл мне их имена... Но увы... Если я это сделаю и предъявлю им как доказательство наши фотографии, то ты, мой милый мальчик, не сможешь остаться в системе, а это будет крах всех твоих надежд. Поэтому я поеду в какое-нибудь захолустье, к священнику, который не будет выносить сор из избы, и просто исповедуюсь, чтобы снять с себя эту тяжесть. А Никодим... Пусть его судят там, - она показала наверх, - и может быть, хоть этот трибунал вынесет ему справедливый приговор.