В субботу после службы Глеб встретил маму у ворот монастыря. Она ждала его, обсыпанная снегом, смешная, как снеговик.
- Очень холодно. Этот февраль бьет рекорды. И ты никак не идешь. Почему так долго? Я пыталась увидеть тебя, но ты не выходил, - мама уцепилась за него, чтобы не скользить по утоптанному снегу, и они быстро пошли вдоль монастырской стены в сторону метро.
- Я был занят. Помогал отцу Арсению перенести стихари в ризницу. А у тебя какой-то загадочный вид. Ты на исповеди была?
Впервые за несколько месяцев он услышал ее переливчатый смех.
- Была, была, была! И так светло теперь на душе. У вас там сегодня исповедовал отец Никодим. Почему-то раньше я никогда его не видела. Такой добрый и праведный...
- Мерзкий.
Глеб мгновенно представил себе презрительный взгляд отца Никодима, которым тот одаривал его каждые выходные.
- Он никогда не разговаривает со мной. Хотя нет. Иной раз бросает два-три слова, как объедки собаке.
Мама снова рассмеялась и похлопала его по руке:
- Ну, ты строг. Странный ты мой ребенок. Говоришь как взрослый, думаешь как философ, а сам-то еще подросток... А этот отец Никодим... Ну, наверное, вы просто не познакомились. Он показался мне таким удивительным. Почти святым. Он рассуждает так мудро и дает поразительные советы. И знаешь, знаешь, что он мне сказал?
- Чтобы завтра ты пришла причащаться?
- Это само собой. Но главное, он заказал мне огромную икону патриарха Тихона в ту пряничную церковку, что стоит у восточной стены. Представляешь? И он... Он будто бы силу в меня вдохнул какую-то, даже сердце перестало болеть. Ты рад?
Глеб задумался. Конечно, он знал игумена Никодима. Этот человек всегда был в центре всевозможных липких склок. Любил рассказывать неподходящие для монаха анекдоты и умудрялся отпускать мирские шутки даже в алтаре во время богослужений. Однако по популярности среди прихожан он был второй после архимандрита Илии, к которому на исповедь выстраивались огромные очереди. Так значит, он заказал маме икону? Ах да... Ведь он отвечает за реставрацию монастырских храмов.
- А что за икона?
Мама наклонилась, провела варежкой по сугробу и с трудом слепила рыхлый снежок:
- Об этом мы поговорим с ним завтра перед трапезой. Он сказал прийти к нему в тридцать первый кабинет на втором этаже братского корпуса. Составишь мне компанию?
- Ну уж нет.
Глеб забрал у нее снежок и кинул в черную бойницу стены.
- Не имею желания с ним общаться.
В воскресный полдень, когда после службы Глеб вернулся домой, мамы еще не было. Однако ж и засиделась она у Никодима. Что умного он может ей сказать? Нет, конечно, он красиво проводит литургию. И сегодня ему особенно удалась проповедь, но все же странно. Чем он так нравится прихожанам? Один только толк от всего этого, что будет работа, а значит, мама станет хоть немного веселее.
В замке защелкал ключ, и через несколько мгновений она уже трясла над ковром мокрую от снега шубу, от которой пахло зимним ветром и отсыревшим мехом. Глебу вдруг стало муторно на душе, и он озабоченно спросил:
- У тебя все в порядке?
- Да, отец Никодим обстоятельно рассказал мне о том, какую именно икону он хочет видеть. Потом мы пошли в ту церковку, прикинули размер доски, которую надо заказать... Но с этим уже все в порядке - я из монастыря заскочила в мастерскую и, представляешь, все удачно купила. Скоро привезут.
Она вдруг опустилась на стул и закрыла глаза.
- Тебе опять плохо?
У Глеба кольнуло сердце.
- Я думал, что после причастия тебе станет лучше.
- А мне было очень хорошо. И всю службу...
Она открыла глаза и слабо улыбнулась.
- Знаешь, я бы еще неделю назад не могла так долго стоять, а тут даже и не присела. Думаю, это отец Никодим мне помог. Он, мне кажется, обладает какой-то способностью вселять в людей силу, придавать им уверенность в себе и даже лечить словом.
- Да? - Глеб постарался сказать это как можно более скептически. - Трудно в это поверить. Хотя... Это не мое дело. Если он умудряется укреплять в душах веру, то, наверное, его личные качества никого не должны волновать...
- Что ты имеешь в виду?
Мама продолжала сидеть на стуле и крутила в руках мокрые варежки.
- Ты не доверяешь ему?
Глеб мысленно рассмеялся. О каком доверии может идти речь, если этот монах не соблюдает правил поведения в алтаре. Но с другой стороны... Имеет ли он - мальчишка-пономарь - право судить игумена, который некогда возглавлял огромный монастырь? Не гордыня ли это? Глеба передернуло от подозрения, что его помыслы могут быть греховны.