— Дальше?.. Доехали до переезда — закрыто, восемнадцатый шел... Пацан этот здорово психовал. Кричал: «Достукались, растуды вашу... Упустили прямой, с пересадкой теперь придется...»
— Как вы поняли эту его фразу?
— Тут все ясно-понятно. Они в Джамбул собирались ехать, а через него восьмой и восемнадцатый идут — восьмой к тому времени уже прошел, восемнадцатый на переезде. На других поездах придется добираться с пересадкой. Вот так и понял...
— А как вы узнали, что они собирались в Джамбул?
— Говорили они. И не раз.
— Не слышали, как они называли друг друга?
— Как называли?.. А по-блатному, «фраер», еще «дрефло», по-разному... — Таксист помедлил, повел глазами по стенам кабинета. — Да, по-людски вроде не называли. И нецензурными словами сыпали.
— Ладно, хорошо, — кивнул Айдаров. — А каков из себя третий, которого захватили на Парковой?
— Говорил уже. Года так двадцать три, может, немного больше. Среднего роста. Рубашка на нем в клетку, заметно поддатый... Да. Его тащили за руки, а он шлепал в носках, в руках туфли — так спешили. Обулся в машине.
— Хорошо. А могли бы вы их опознать?
— Могу, ясно-понятно... Если они там ничего не изменят.
Айдаров знал: родственники Мамбетова возьмут труп только вечером.
— Прошу вас, поедемте со мной.
В машине Айдаров спросил:
— А как открыли переезд, куда направились ваши пассажиры?
— До вокзала довез. Ничего, чинно расплатились. А что дальше — то уж не знаю, не моя забота.
Когда подъехали к моргу, лицо таксиста вроде задеревенело.
Сторож заговорил с Айдаровым, как с хорошим знакомым.
— Опять к нам, товарищ начальник?
Айдаров ничего не ответил. Вошел вместе с таксистом.
Сторож отвернул край простыни.
— Посмотрите, пожалуйста, повнимательней, — попросил Айдаров, — помогите опознать, кто это.
Таксист молча покивал.
— Да, это тот, его захватили на Парковой...
Узнал таксист и рубашку, и туфли Мамбетова.
— Помню, помню, ясно-понятно... Да, эти, лакированные туфли.
— А как вы их запомнили?
— Я говорил... Он их нес в руках — спешили. Сам в носках бежал, а в руках туфли, лаком блестят. Это необычно — в руках... Потому запомнилось.
Старший лейтенант Павлычев
Павлычев лихо козырнул секретарю городского суда.
— Разрешите обратиться, Роза Николаевна?
Секретарь подавила улыбку — ярко накрашенные губы выровнялись в одну линию, властно повела глазами — по меньшей мере полковник, если не генерал.
— Что привело ко мне?
— Нужда, конечно, привела, Роза Николаевна, — сказал Павлычев. — Помните такого клиента горсуда, Мамбетова Калена, по кличке Девятый, а еще — Звонарь?
— Как же... Говорят, его вчера кто-то зарезал. Это правда?
— Коль до вас уже дошло — истинная правда.
— Эх, докатился парень. Трижды его судили — все мало? — На лице женщины досада, и это как-то тронуло Павлычева.
— Выходит — мало, — кивнул секретарю. — А пришел я — с председателем вашим говорили, есть разрешение, — пришел, чтобы посмотреть все дела, где фигурировал Мамбетов. Интересуемся лицами, с которыми он вместе садился на скамью подсудимых.
— Понятно, понятно... Посидите, сейчас загляну в архив.
Вернулась секретарь минут через пять. И сразу:
— Я все думаю о судьбе этого Мамбетова. — Положила папки на стол перед Павлычевым. — Опять и опять крутится все тот же вопрос: чего он хотел? Ну, попал под суд — вроде бы урок на всю жизнь. А он и второй, и третий раз лезет на скамью подсудимых... Одного раза мало? Еще захотелось?..
— И я желал бы знать, чего он хотел...
Устроился Павлычев в кабинете одного из судей — сейчас хозяина не было, он в отпуске. Открыл окно — сразу же пахнуло приятным свежим ветерком ранней осени.
Хотелось подольше постоять у открытого окна, но пересилил себя. Разложил на столе дела — в одном почти сотня листов, два других потолще. Глядя на эти грубые, серые папки, почему-то подумал о наследстве, которое оставляет после себя человек, и прежде всего — о странном наследстве.
Вон у тетки Серафимы — полон чулан каких-то старых примусов, пепельниц, подсвечников, с полдесятка керосиновых ламп разного калибра и разного вида, медная ступка почти с полметровым пестиком, бронзовые пряжки... Это от теткиного отца осталось — телеграфиста, сосланного сюда из Москвы еще при Николае Втором. Не раз Павлычев говорил тетке: «Давай выкинем всю эту муру». Тетка: «Не тронь, Вовка, пусть лежит. Как-никак — в наследство досталось...»
Говорила это тетка со смехом. И действительно — смешное для наших дней наследство.