— Это мое дело.
— Не только твое. У нас не место тунеядцам. У нас надо трудиться. Или не знаешь?
— Вон как? — заметно было: Булат облегченно передохнул. Наверное, ждал чего-то другого.
— Да, вот так. Хлеб свой надо зарабатывать. А еще, если сам не научился думать, понимать, куда тянет от безделья...
— Вы меня колонией не попрекайте. Я сейчас чист — и все.
— А я тебя и не попрекаю. Это ты сам вспомнил, — Кучеренко нахмурился. Подумал: «И это брат Розы... А девочка такая гарная...» Сказал еще суровей: — И давай без этих мальчишеских петушиных наскоков — не на улице перед шпаной. Я таких петушков видел-перевидел.
Булат вспыхнул: видно, задело самолюбие.
— Не найду никак... — совсем другим тоном сказал он, отворачиваясь.
— Чего — не найдешь? — уточнил Кучеренко.
— Работы не найду...
— А... Ленивому все николи. Если надо — поможем.
— Ладно, и сам найду.
— И скоро?
— Не знаю.
— Не зна-аю, — раздумчиво повторил Кучеренко. — Ну, а как вы живете? У отца пенсия небольшая, Рахим тоже не работает... Или уже работает?
По лицу Булата вроде скользнула какая-то тень.
— Нет, не работает, — сказал он.
— Ну вот. На что же вы живете? — И снова перед мысленным взором Роза — худенькая, одни глаза. Продолжил жестче: — Ты думаешь, это не может интересовать нас, милицию?
— Может... А Рахим поехал в Аральск, жениться будет.
— Что, жениться? В Аральске?
— Нет, здесь будет жениться. В Аральск поехал за рыбой, к Шолпан, к сестре.
«Я еще не спрашивал его про Аральск, а он уже выложил, — сверкнуло в мозгу Кучеренко. — Не терпится?»
— Что ж, добре, — заметил Кучеренко вслух. — Только семью кормить надо, а он не работает, у сестры поехал рыбу просить.
— Там море, поэтому, — примирительно сказал Булат. И опять Кучеренко отметил: да, губы, нос у Булата — как у Розы.
— Верно, там море, — согласился Кучеренко с парнишкой. И как бы между прочим спросил: — Кстати, когда он уехал, Рахим? Наши уже несколько дней не видели его в парке.
— Десятого уехал, двадцать третьим поездом.
— А откуда ты знаешь? Спал, наверное, — двадцать третий идет под утро.
— Я его провожал.
— Ты? Еще кто провожал?
— Соседка наша, тетя Зина Ежова.
— Ей-то какая нужда?
Паренек чуть замешкался.
— Не знаю. Отец наш ее просил, наверно.
— Ну, ладно. Приедет Рахим, передай, несколько дней ему на размышленье, пусть подыскивает место. Иначе тоже придется пригласить, потолковать... А пока к тебе все тот же вопрос: когда пойдешь работать?
— Я постараюсь...
— Вот так: неделю тебе на это старание. Уяснил?
Зинаида Ежова — полная, дородная, вроде бы бесхитростная. Держала себя предупредительно, с готовностью отвечала на все вопросы, пожалуй, даже с излишней готовностью.
— Почему провожала Рахима?.. Я не только провожала. Я ему билет брала.
— Это в честь чего же такая заботливость?
— Вы ведь знаете, девятого утром Рахима выпустили из городской милиции — там ему шили, будто кого-то порезал... Ну вот, вечером у Рахима собралась компания — девочки и, конечно, парни. Обмыть решили возвращение Рахима.
— И кто же был у него? Из девушек? Из парней?
— Этого я не знаю. Я там не была.
А по глазам Кучеренко видел: знает. Но как ее уличишь?
— Так, добре... — заметил неопределенно. — Значит, решили обмыть. Дальше?
— Ну, подпили они, наверное, там, магнитофон крутили. Отец Рахима приходит, просит: «Зина, возьми билет Рахимбеку, пусть едет в Аральск. Боюсь, как бы он тут еще чего-нибудь не натворил...»
«Как бы не натворил... — повторил про себя Кучеренко. — Как бы не натворил?.. Значит, старик боялся чего-то всерьез...»
— Так, — сказал вслух. — Говорят: где чарка, там и сварка... Но почему отец Рахима пришел именно к вам?
— А как же? Я ведь тут, на станции, работаю... Ну, знакомство в кассе...
— В сентябре уже легко с билетами, — сказал Кучеренко.
— Это верно... Ну, старик по привычке пришел. А я, грешница, не могу людям отказать... Купила я Рахиму билет и проводила его честь по чести.
— Когда же, значит, уехал Рахим?
— Я уже говорила. Гуляли они девятого вечером, а наутро, десятого, с двадцать третьим поездом отправился.
— Это точно? Не упустили чего-нибудь?
— Точно, так и запишите.
— А кто, кроме вас, провожал Рахима?
— Его брат, Булат.
— Девушек не было?
— Нет, никого больше не было.