— Как же нет? Комбинат ведь работает.
— Знамо, работает. Как же народ оставить без хлеба?.. В цехах, конечно, есть мастера, главного начальника нет.
— А мне пока главный и не нужен. Покажите, где у вас тут какой цех, где разные службы.
— Это — можно. — Охранник вышел из проходной во двор, Павлычев — за ним. — Это вот, — указал на большое трехэтажное здание, — это главный корпус, хлеб дают. Налево — вот тот — кондитерский цех, его позже построили. А вон там — кочегарка у нас. На ней весь комбинат держится, без нее — никуда.
«Скучно, наверное, одному в проходной, — подумал Павлычев, — вот и спешит — не остановишь».
Павлычев пошел рядом с недавно побеленным кирпичным забором. Поднимал голову, как бы определял, достаточно ли высок забор, — это для охранника, он ведь теперь следит за каждым движением.
Забор наконец подвел Павлычева к кочегарке. Дверь в нее была полуоткрыта.
Павлычев решительно вошел. Прямо — топка, из-за дверцы чуть выбивается дымок. Направо — большой ящик, исполняющий роль стола. За ним, за ящиком, — трое. Один на чурбаке, двое на табуретках. Посредине ящика-стола — распластанный на доли арбуз — доли сахарно искрились и обливались обильным соком.
— Здравствуйте, — весело поздоровался Павлычев, — приятного вам аппетита.
— О, ко времени, — отозвался усатый, щетинистый мужчина лет пятидесяти, указывая на арбуз. — Здравствуй и садись с нами... Свеженький, специально охлаждали.
— Что ж, не откажусь, — по-прежнему весело сказал Павлычев.
Один из троих — левое веко у него несколько вздернуто — уступил свою табуретку Павлычеву, себе принес из темного угла небольшой ящичек, опустился на него.
Павлычев похвалил арбуз.
— Да, неплохой, — сдержанно согласился усатый. — А дыни у нас все же лучше, — сказал вдруг с заметной гордостью. — Знаешь, — глянул прямо на Павлычева, — еще в прошлом веке наша Казалинская дыня заработала золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Слышал об этом?
— Приходилось, — кивнул Павлычев.
Усатый воздал должное и кзылординским помидорам. Потом спросил Павлычева:
— А вы, извиняюсь, кто будете?
— Я из железнодорожной милиции. — Павлычев назвал себя.
— Так, из милиции?.. — степенно перепросил усатый. — А я старший кочегар, Линьков Кузьма Савельевич.
Он так сжал руку, что Павлычев усмехнулся про себя: «Ну и пятерня. Как у Елюбаева».
А Линьков снова сказал:
— Значит, из милиции?.. — Пристально посмотрел на Павлычева. — Из котлонадзора тревожат нас, бывает, а вот из милиции, да еще железнодорожной...
— Меня котлы не интересуют, — деловым тоном ответил Павлычев, — я к вам совсем по другому поводу, Кузьма Савельевич... А повод такой. Десятого числа на станции убили одного парня.
— Да, слышали. Девятый, или Звонарь.
— Вы его знаете?
— Нет, не знал, да на другой день после убийства один наш кочегар сказал...
— Фамилия, имя его?..
— Вы это знаете, — добродушно усмехнулся старший кочегар, — догадываюсь: из-за него и пришли.
— Правильно, Кузьма Савельевич, — улыбаясь, согласился Павлычев. — Спрашиваю, чтоб еще раз проверить, точные ли у нас сведения.
— Понял, — кивнул Линьков, — у вас свои фигли-мигли... Джанибек Умырзаков, он сказал...
— Выходит, сведения у нас правильные... Пожалуйста, поподробней: как, при каких обстоятельствах сказал Умырзаков об убийстве Мамбетова-Звонаря, что именно сказал. Постарайтесь все припомнить, до последнего винтика.
— Это можно. — Линьков неторопливо закурил. — Значит, так. Десятого Джанибеку дали отгулять семь выходных — Степка вон, — указал взглядом на своего товарища со вздернутым веком, — Степка пришел из больницы, ну, и дал я Джанибеку неделю отгулов. Он говорил: «Поеду к дяде в Саксаульскую». Ну вот. А на другой день, в четверг, приходит какой-то кислый — моя смена как раз, я стоял. Спрашиваю: «Чего же не уехал?» Он мне: «Одного парня порезали...» Говорю: «Ну и что? Ты езжай своей дорогой, чего он тебе, тот парень?» Джанибек вроде удивился. «Знакомый, — говорит, — парень. Живет недалеко». — «Ну и что? — говорю. — Теперь вся жизнь, что ли, остановилась? Или вы с ним друзья, близкие?» Джанибек говорит: «Дело сорвалось...»
— Это вы точно помните? — перебил Павлычев. — Так и сказал: «Дело сорвалось?»
— Да, так и сказал: «Дело сорвалось».
— А не говорил, какое дело?
— Нет, не говорил. Понял я: они столковались что-то сделать вдвоем, вместе. Теперь того, его дружка, порезали — дело и сорвалось... А какое дело — я не уточнял. Мало, думаю, чего у них там по молодости...